Смерть в Византии

Представь себе, Норди! Он перевоплотился в принцессу с ее смуглой кожей, ее умом, ее агатовыми глазами, и принялся воспевать все это на жидкокристаллическом мониторе своего персонального компьютера. Это было бы смешно, не будь так трагично. Послушай только, как он описывает глаза Анны уже в младенчестве, когда она появилась на свет в Порфировой зале императорского дворца в Константинополе, обтянутой красной с золотом тканью, где рождались все будущие монархи: «Глаза ее силой очарования могли сравниться с ударом молнии, даром Афины, неподражаемостью Эроса!» Он и пишет-то, как она. Дитя видится ему в окружении двух матрон: императрицы Ирины Дукены и бабушки по отцовской линии Анны Далассииы — они точно так же полны трепетного восторга по отношению к малышке, как и он, Себастьян, девять веков спустя! С колыбели окружена она необычайной любовью, которой ему самому так не хватало. Позже под золотыми куполами Царьграда к соперничающим в любви к ней матери и бабушке присоединится еще одна высокородная дама: Мария Аланская. Тебе это имя ни о чем не говорит? Мария была супругой предыдущего императора Михаила VII, отстраненного от власти Алексеем I. И вообрази себе: она усыновила Алексея, чтобы защитить своего единственного сына Константина, а затем стала возлюбленной Алексея. Он же использовал ее для нейтрализации враждебных ему кругов. Общеизвестно: византийский двор был ареной бесчисленных заговоров.

И как ты, наверное, догадываешься, столь милые отношения имели далекоидущие стратегические последствия и должны были увенчаться браком Константина, сына Марии, с Анной, дочерью приемного сына и любовника Марии Аланской. Обрученная с момента своего рождения с Константином Анна в возрасте восьми лет была поручена заботам своей будущей свекрови, взявшейся обучать ее всей премудрости, необходимой той, которой предназначено в один прекрасный день стать императрицей. Таким образом, купаясь в ревностной любви трех женщин (то есть матери, бабки и любовницы отца), Анна расцветала, превосходя своих наставниц умом и поражая весь двор.

Ее кормилица Зоя уверяет ее, что миро, источаемое гробницей святого Димитрия, — целебное, на что она отвечает: «Только тогда, когда к ней приближаются с верой, призвав на помощь Бога и не разочаровывая Афину с глазами цвета морской волны». Перед лицом столь рано проснувшегося ума, не лишенного налета языческой ереси, придворные от удивления застывают с открытыми ртами, увещевая друг друга не передавать этих слов патриарху. Или вот еще пример: юная эрудитка просит своих пестунов обучить ее ни много ни мало искусству астрологии, но «не для того, чтобы (да не бывать этому!) делать что-либо подобное, но чтобы, ближе узнав это суетное учение, суметь обличить тех, кто им занимается». Как охарактеризовать маленькую принцессу — как хитрое или весьма рациональное существо? Себастьян считает, что верно последнее и она — предвестница г-жи де Сталь![69] И даже больше того: до конца своих дней Анна отказывается верить, что земные события предопределяются светилами, и смеется над теми, кто берется разгадывать сны. Что, однако, не мешает ей любоваться своим отцом, которому все тот же святой Димитрий, явившись во сне, предсказал: «Не печалься, не стенай, завтра ты победишь». На следующий день августейший правитель одержал победу в Фессалонике. Однако, если верить Себастьяну, одна лишь Пресвятая Богородица внушала принцессе подлинное христианское чувство. Это видно в тех пассажах, в которых появляется отец рассказчицы, безуспешно ждущий четыре дня подряд, когда свершится чудо, а затем возвращающийся во Влахернский храм, дабы заказать принятую в таких случаях гимнодию и вознести горячие мольбы о свершении чуда, и дабы он, василевс, мог выступить в путь с самыми лучшими чаяниями.