Внешне я, сохраняя спокойствие, подошёл к нему. В голове у меня были уставшие мысли по типу: «нахера он так орёт»; «тупой, неотёсанный абориген». И когда я уже подошёл к нему вплотную, до меня дошла ужасающая мысль – это место другого пациента. Я помню каждого и тут лежал другой человек. Он каким-то образом избавился от человека, чтобы просто поговорить со мной. Я и строгим голосом окликнул солдат охраны – «посторонний». Но никто не пришёл. Я намеренно поднял шум, зовя их громче и с матом. Что бы как минимум убавить уверенности этому парню. Я натурально взвёлся. Этот конструкт заговорил, ехидно улыбаясь. Мол «нас никто не слышит и не видит». «Хозяин так сделалъ. Я пришёл за ты, железъка.» Чувак начинает вставать и идти к ко мне. Встав "на автомате" в стойку левой стороной к челу. (Правой рукой я бить не могу, протез стоит дороже всех органов этого ублюдка). Но в итоге… я упал. Я потерял себя в пространстве и неожиданности. Он и я оказались в черноте. Все кроме этого парня стало чистым черным мраком. В то же время, освещение из палатки сохранялось на наших телах. Он, строгим голосом дрессировщика просил успокоиться. Сказал, что он
будет учить меня. Свой мотив озвучил так «не один ты хочушъ сделатъ мир лучшъэ». Глядя на этого парня у меня, была одна мысль: «блять, вот хер знает, что для этого террориста "лучше" и Чей мир он хочет изменить.» Вообще, как я позже понял, он это сказал только потому, что знал мотив врачей, которые тут родились. Врачей, которые сюда возвращаться после жизни на мирной земле. И он действительно решил учить меня, начал читать лекцию. Сел на кровать (сел он на кусок мрака, но скрип был от кровати). Вылупил глаза и активно жестикулируя, авторитетно высказывал каждую фразу. Приступил к теории биоконструирования. Примерная суть следующая. «За счёт того, что ты научился не бояться смерти, а после этого научился жить – ты нашёл баланс рассудка. Это тебе позволяет …(забыл сделать заметку. Говорит он все на жутко ломанном диалекте местного языка. Понимать его можно чисто интуитивно. Очевидно, что чел из самой черной жопы Африки. Даже тон кожи более тёмный, если сравнивать нас или с другими. Хотя из-за шрамов не ясно сразу, какой цвет его, а какой приобретённый.)… это мне позволяет строить свой рассудок и своё тело. Развиваться. Если тебе показать, что ты можешь менять другие тела – ты сможешь помогать самым отчаявшимся. Но это работает только на тех, кто хочет развиваться. То есть сразу заменить оторванную руку на другую ты не сможешь, если это простой человек. Он должен страдать и через страдания приди к желанию прекратить это либо смертью, либо жизнью. Жизнь – в развитии, преодолении (показывает кавычки пальцами) возможного (меня очень насторожило, от куда человек который не умеет читать знает о кавычках. Вернулась надежда на сон или шизофрению.) Если человек хочет стать лучше и сам будет стремиться к этому – ты можешь пришить ему руку врага. Только не пришивай руку белого к черному. Размер адаптируется, а цвет долго хозяйским будет. Слушал? Теперь смотри.» Справа от меня появились пол и две стены без окон и обоев. А там два человека. Один стоял, другой лежал. Тот, что стоял, очевидно, побил лежачего. У него небыло глаза. Мне обрисовали изуверскую задачу. Достать глаз у избитого и вставить в глазницу победителя. Я, несколько пересиливая себя, под руководством своего научрука, в смеси неверия и предвкушения и всё нарастающей веры в то, что я вижу, достаю ложкой (так любезно представленной мне тем копчёным чёртом. Он наверно даже не знает зачем этот предмет нужен кроме как глаза доставать.) сосуды и нерв от глаза отвалились сами, глаз стал на ощупь стеклянным и твёрдым. Крови из него не шло. Я испытал почти экстаз, мне понравилось делать невозможное. Я, не торопясь, но уверенно встал. Подошёл к одноглазому победителю. (Я откуда-то знал, что этот парень, хоть и в крови, но он не плох. Он мстил тому, кто намеренно воткнул нож в его глаз или что-то вроде того.) Парень был на лицо суров, но было видно, что он готов разрыдаться от детского счастья и экзистенциального страха. Я аккуратно, но просто вставил глаз. Тот сразу прирос, сетчатка изменила цвет. В сером глазе появились фрагменты голубого. Этот боец резко размяк, расслабился. Его суровое лицо исказилось в нервных судорогах похожих на улыбку. Он сполз на пол, тихо плакал и часто моргал. Смотрел на свои руки и на меня. Смотрел с благодарностью. Теперь он спокоен. Он рассказал мне, что глаза нужны были для стрельбы по бандитам, что могли увести стадо у его отца. Если люди из соседнего племени узнают, что самый меткий стрелок его племени ослеп на глаз, могут позариться на его имущество. Они уже приходили, угрожали и издевались. Он пытался стрелять с одним глазом, но было крайне тяжело, хоть он и смог несколько исправить ситуацию.