Смерть Вазир-Мухтара

— Александр Сергеевич, человек души прямой, как я и вы, — никогда не приуготовляется. Хотите не верьте, но перед вами я нараспашку. Могут придраться. Могут. Нынче век такой, придирчивость в крови. Но вы думаете, я испугался? Нет, я не испугался. Просто, если хотите знать, по летнему времени ошибусь бокалом, а если зимою, пожалуйста: выеду без белья, в одном мундире под вьюгу. «Лучше убиту быть, нежли полонену». Вот как в наше время разумели. И последнее мое помышление будет-с: Россия. А предпоследнее: человек души высокой, поэт и… друг — Александр Сергеевич.

Генерал был в восторге.

Он подбежал к Грибоедову и чмокнул его в лоб.

Потом убежал и вернулся в сюртуке.

Он взял под руку Грибоедова, бережно, как драгоценность, вынул его из кресла, свел вниз и сам распахнул двери.

Карета… карета… Тифлис просыпался. Небо слишком синее, а улицы — жаркие.

Он опять стоял посредине комнаты и ежился. Сесть он боялся.

Сашка вошел и объявил:

— Господин губернатор.

Завилейский весело протянул обе руки.

— Зачем вы это сделали, — спросил Грибоедов Завилейского, не замечая открытых объятий, покачиваясь и морща лицо от боли, — это гадко.

Он был похож на пьяного. Завилейский внимательно на него смотрел.

— Он всем мешает, — сказал он негромко, — вы многого о нем не знаете, Александр Сергеевич.

Грибоедов забыл о нем. Он покачивался. Завилейский пожал плечами и ушел, недоумевая. Грибоедов опустился на пол.

Так он сидел, смотрел вызывающим взглядом на стулья и дрожал.

Вошел Сашка и увидел его на полу.

— Вот, Александр Сергеевич, — сказал он и заплакал, — вот вы не мазались деревянным маслом, что ж теперь будет, — утер он нос кулаком, — когда вы совсем больной.

— Ага, Сашенька, — сказал ему с полу Грибоедов и тоже заплакал, — ага, ты не чистил мне платья, ты не ваксил мне сапог…

Тут — постель, холодная и белая, как легкий снег. И болезнь укрыла его с головой.

20

Ему причудилось:

Отец его, Сергей Иванович, бродит широкой, сгорбленной спиной по детской комнате. Он в халате, халат висит, он его подбирает одной рукой. Короткие ножки отца чуть видны из-под длинного халата. Грибоедов внимательно смотрел на эту широкую спину, которая была его отцом. Отец сейчас слонялся по детской комнате и искал чего-то.

— Папенька глупые, — это сказала вечером горничная девушка.

Он почувствовал вдруг, что любит эту широкую спину и небольшого человека, что ему все время его недоставало, и очень приятно, что он неторопливо бродит по его комнате.

Отец, спиною к нему, подходил к горке с игрушками, поднимал их и заглядывал за них. Упало коричневое пасхальное яичко и не разбилось. Он выдвинул ящичек красного дерева и, отклонившись, заглянул.

Тут ввернулась маменька, Настасья Федоровна.

Настасья Федоровна вертелась вокруг папеньки, увивалась, маленькими хитростями она хотела его отвлечь, чтобы он не делал того, что делает. Но отец, не обращая на нее никакого внимания, как будто ее и не было, все ходил по углам, притыкался к столам, выдвигал ящики, медленно смотрел в них. Он наклонился под стол и заглянул туда.

— Странно, — сказал он серьезно, — где же Александр?

— Но Алексаша, но Алексаша, — вилась Настасья Федоровна, — здесь нет Алексаши.

На отцовском халате висела кисточка на длинном шнурке, и она волочилась по полу, как игрушка.

Тогда отец, поддерживая халат, все так же медленно повернулся в ту сторону, где лежал Грибоедов.

У него были круглые морщины на лбу и маленькие удивленные глаза. Он стал подходить к постели, на которой лежал и смотрел Грибоедов, и стала видна небольшая, белая, прекрасная ручка отца. Отец отогнул одеяло и посмотрел на простыни.

— Странно, где же Александр? — сказал он и отошел от постели.

И Грибоедов заплакал, закричал тонким голосом, он понял, что не существует.

— Лихорадка в высшей степени, но может быть, может быть… и чума, — сказал тихо доктор Аделунг и покрыл его одеялом.

Елиза попятилась к двери.

21

Фаддей ехал на извозчике и поглядывал по обеим сторонам Невского проспекта.

Наконец он увидел знакомого. По Невскому шел Петя Каратыгин. Он остановил извозчика и помахал ему. Петя, однако, не подходил. С некоторых пор он чувствовал свое значение. Водевиль его ставился на Большом театре.

— Подумаешь, — сказал Фаддей, — фанаберия и фордыбачество такое, что боже оборони.

Он слез с извозчика и велел подождать.

— Петр Андреевич, знаешь новость: Александр Сергеевич женится. Как же, как же, на княжне, на Чавчавадзевой. Красавица писаная, получил известие.

Он сел на извозчика и поехал дальше.

Петя Каратыгин посмотрел с удивлением ему вслед, и Фаддей, заверяя, опять помахал ему ручкой. Петя шел по Невскому проспекту и не знал, что ему делать с новостью.

Наконец у Мойки он встретил своего старого товарища, Григорьева 2-го, выжигу и пьяницу, который раньше ему покровительствовал.

— Знаешь новость? — сказал он. — Грибоедов-то женится на княжне Цицадзовой. Губа не дура. Ей-богу, только что получил письмо.

Григорьев 2-й зашел в кофейню Лоредо и съел два пирожка. Увидев знакомого кавалергарда, он спросил:

— Что тебя, братец, не видно? Маршируешь все?