Смерть Вазир-Мухтара

В комнате не было окон, а тяжелую дверь тотчас за ними заперли на ключ. Воздух был здесь плотный, потолки сводчатые, голоса глухие, и поэтому, хотя в комнате не было ни одного стула, она казалась набитой вещами. Алмаз лежал на столе, на красной бархатной подушечке, его освещали две лампы. Сеньковский взял лупу. Маленький старик в вицмундире приготовился записывать. - Очень хорошо, - сказал Сеньковский, щурясь. - Написано хорошо, сказал он старику. - Пишите. Каджар... Фетх-Али... Шах султан... Тысяча двести сорок два. Старик писал. - Написали? В скобках: тысяча восемьсот двадцать четыре. Это награвировали всего пять лет назад. Старик осторожно, двумя пальцами, повернул алмаз набок. - Не так, вниз головой, - сказал Сеньковский. - Надпись груба... да, она груба... Видите, как глубоко... Пишите: Бурхан... Низам... Шах Второй... Тысячный год. Старик вслушивался, зачеркивал, писал. - По-видимому, правитель индийский. Шестнадцатый век. Сеньковский сам повернул камень. - Пишите, - грубо сказал он, - сын... Джахангир-шаха... Тысяча пятьдесят первый год. Напишите в скобках: Великий Могол. Старик торопливо скрипел голым пером, и перо остановилось. - Великий Могол. Написали? Тысяча шестьсот сорок первый год после рождества Христова. Скобки. Лампы грели бархатную подушечку, в комнате было ни темно, ни светло, как будто рассветало. - Цена крови, - кивнул старику Сеньковский, и старик заморгал красными веками. - Его убил его сын, Авренг-Зеб, чтобы захватить, - и он ткнул пальцем в подушку. - И еще он убил своего брата, я не помню, как его звали, Авренг-Зеб. Вдруг Сеньковский взял со стола длинными пальцами алмаз и посмотрел на свет. У старика задрожали губы. - Не полагается. Свет алмаза был белый, тени в гранях винного цвета, в самой глубине, у надписи Низам-шаха, коричневые. Сеньковский положил камень на стол. Он медленно поглаживал его пальцами. Лицо его смягчилось. - Взвешивали? - спросил он об алмазе, как спрашивает врач о новорожденном ребенке. - Еще не взвешивали. Будет больше двухсот пятидесяти, - старик развел руками, удивляясь. - Четвертая надпись будет? - спросил Сеньковский строго. Старик, пожимая плечами, открывал дверь. Только на Невском проспекте, проехав мимо магазина Никольса, Сеньковский улыбнулся. Он смотрел неопределенно. Проспект, люди, вывески, деревья проходили мимо него.

15