Смерть Вазир-Мухтара

И вот он развернул малые и большие, уже истрепавшиеся листки. Это был не проект и не инструкция, а трагедия. Листки он исписывал персидскими ночами, во время переговоров с Аббасом-Мирзой. Тогда под жидким небом, в виду пустыни, войск, в виду цветных окон, русские слова ложились в ряд, как иноземные, и ни одного слова не было лишнего. Это младенческая, ему одному известная радость давала ему по утрам силу мышц и вежливость разговора. Он был автор, временный и случайный человек для цифр и городов, записывавшихся в Туркменчайский трактат. Он был всегда гибок и изворотлив в разговорах и предположениях, потому что всерьез этого ничего не брал, а просто играл в торговую и географическую игру, совсем непохожую на авторство. Это давало ему тогда превосходство. Стоило ему полюбить по-настоящему игру в географические карты, и все завертелось, изменилось. Угрюмая должность, им самим придуманная, опутала его неразрывно. Тело теряло свежесть мышц, и многое стало непонятным. Нессельрод и Родофиникин, сами того не зная, возвращали ему свободу движений. Но разворачивал листки он с некоторой боязнью, он многое забыл из того, что написал. Он читал свои строчки, вспоминал, когда это писал, и обстоятельства оказались далекими. Фаддей прервал его работу. Увидя Грибоедова за листками, Фаддей от почтения заложил руки за спину. - Комедия? - кивнул он опасливо. - Новая? - Трагедия, - ответил Грибоедов, - новая. - Трагедия! - воскликнул Фаддей. - Каково! Что же ты раньше мне не говорил? Трагедия! Легко сказать. Он был почти испуган. - Надобно читать ее, Александр. Трагедия! Да все ждут трагедии. - Кто это ждет? От кого? - И театры ждут, и все. Ни одной ведь трагедии сейчас нет. От тебя ждут. Тут Грибоедов тоже несколько испугался. Он подвинулся в креслах. Как так ждут? Почему от меня ждут трагедии? - Не трагедии в особенности, но вообще ждут. Пристают ко мне: что ты написал нового? Все интересуются. - Кто пристает? И что же ты отвечал? - Я, признаться, сказал, что ты много нового написал. Я, правду говоря, это заранее предчувствовал. Пушкин спрашивал, потом... ба! да Крылов спрашивал. Грибоедов поморщился. - Эк, куда ты, братец, все спешишь. Много нового, а у меня брульоны только. - И отлично, - сказал Фаддей с вдохновением. - И отлично. Брульоны нынче все. Все интересуются. Я устрою твое чтение. Где хочешь? Хочешь у меня? - Нет, пожалуй, - сказал Грибоедов, и Фаддей обиделся. - Как хочешь. Можно не у меня... Можно у Греча, у Свиньина, - сказал он хмуро. - Так, пожалуй, у Греча, - сказал, как бы уступая, Грибоедов, - и только не чтение, а так, обед. - Разумеется же, обед, - сказал вконец обидевшийся Фаддей. - Что ж, я разве не понимаю, что обед должен быть. Я сам и вино закуплю, не то Греч с Гречихой век не справятся. - Или знаешь что, - посмотрел на него Грибоедов, - устрой у себя, пожалуй. Только не зови без разбора. Пушкина пригласи. Фаддей улыбнулся. Малиновая лысина засияла. - Мне все равно, - развел он руками, - как хочешь. Я Крылова позову, Пушкина. Все равно. Как тебе лучше. И с новой целью существования Фаддей устремился из нумеров, озабоченный и уже забыв про обиду.

33

Мертвое лицо поручика Вишнякова вразумило его довольно. Скакать чтоб потом наплевать на эполеты, уже оплеванные другими? Сила его всегда была в том, что он забывал и умел выбирать. В этом была его сила, потому что люди мелкие идут одной дорогой и любят прошибать лбом стену. Он больше не думал о проекте. Люди кругом засиделись, он невольно смотрел на них свысока, как человек, много путешествовавший и поэтому много забывавший. Им же нечего было забывать. Итак, первое, с чего он начал: он присмотрелся к нумерам, и они ему не понравились. Если зажечь свечи, комнаты нарядны, но по утрам имеют постылый вид, и в них много пыли. И притом дороги сверх всякой меры. Этак можно и разориться. Он послал Сашку справиться о квартирах и назавтра же переехал в дом Косиковского, на Невском проспекте. Квартира была в верхнем этаже, самая простая и почти скудная. Единственная роскошь в ней был рояль, уступленный ему старым хозяином, но действительно прекрасный, с двойной репетицией.

34