Смерть великана Матица

Матиц остановился в двух шагах от него и молча уставился своими огромными мутными глазами. За его спиной полукругом выстроились ребятишки, женщины и мужчины. Все молчали. Именно это молчание и насторожило Хотейца.

— Матиц! — воскликнул он в полной тишине, бросился к нему и обхватил обеими руками, опасаясь, что Матиц вот-вот рухнет. Взглядом приказал мужчинам, чтобы те подошли и помогли ему отвести Матица в горницу.

— Ему на ровном нужно лежать, на ровном, — сказал Хотеец.

Мужчины сдвинули два стола, осторожно подняли Матица и положили навзничь. Хотеец взял с лежанки темно-красную подушку и подложил ему под голову.

— Что случилось, Матиц? — спросил он.

— Подстрелили… — выдохнул Матиц.

— Где?

— На повороте в Лазны…

— Как?

— С воздуха… Роплан… — объяснил Матиц и заморгал.

Мужики переглянулись и закивали головами. Потом подошли поближе и склонились над ним.

— Да ведь еще немного, и его бы напополам разрезало, — прошептал Устинар и покачал головой.

— Разрезало… — повторил Матиц. И, несмотря на боль, на губах у него снова заиграла легкая горделивая улыбка.

Мужчины отступили, мол, здесь ничем не поможешь.

Матиц пристально посмотрел на Хотейца и спокойно произнес:

— Кожа всегда зарастает…

— Всегда, Матиц, всегда, — подтвердил Хотеец и положил костлявую руку на его влажный лоб.

— Всегда, — забормотали мужики и пониже надвинули на глаза шляпы, все еще пятясь.

— Кожа не рубашка, — продолжал Матиц.

— Да, не рубашка, — поддакнул Хотеец.

— И не штаны…

— И не штаны!

— Кожа всегда годится…

— Всегда годится, всегда! — кивал Хотеец, костлявой рукой вытирая ему лоб.

Матиц усмехнулся, мол, мы-то с тобой знаем что к чему. И тут по всему его телу пробежала дрожь, он закрыл глаза и пронзительно застонал.

— Дайте ему водки, — посоветовал Робар.

— Водки? — захрипел Матиц, вдруг приподнялся на локтях и с ужасом посмотрел на Хотейца. Как же так? Ведь тот говорил, что ему ни в коем случае нельзя пить водку.

— Ну-ну, Матиц! — успокоил его Хотеец, снова укладывая голову на подушку. — Теперь тебе можно пить водку. Теперь ты уже старый. Теперь ты умный. А водка хорошо помогает при больших ранах.

— При больших ранах… — повторил Матиц. Ужас пропал из его глаз, но все-таки он с недоверием следил за Хотейцем, наливавшим ему водку.

— Так, — сказал Хотеец. — Опрокинем по стаканчику.

Матиц не смог взять стакан, и Хотеец левой рукой придержал его обвислые усы, а правой влил в рот водку. В горле у Матица заклокотало, он закашлялся и схватился рукой за шею. Потом дернулся и приподнялся на локтях. Посмотрел на свою грудь, шире раскрыл глаза и отчаянно застонал:

— Потерял…

— Что потерял? — спросил Хотеец.

— Подсолнух… Тилчка рассердится… — выдохнул Матиц и испуганно заморгал своими огромными влажными глазами.

Хотеец вопросительно посмотрел на окружающих. Женщины тут же нашли подсолнух, расправили лепестки и положили на подушку рядом с головой Матица. Матиц успокоился и закрыл глаза.

Дом заполнился людьми. Мужики стояли в горнице, женщины толпились в кухне и сенях, отовсюду выглядывали ребятишки. Все молчали. Внезапно из кухни раздался визгливый голос Модрияна:

— Люди божьи, давайте позовем священника, священника позовем!..

Эти слова, будто раскаленные иглы, укололи Хотейца. Он порывисто выпрямил свое восьмидесятилетнее тело и опять шагнул на порог кухни.

— Это ты? — удивился он, пронзая Модрияна своими серыми глазами. — А я думал, ты убрался.

— Убрался? — удивленно переспросил Модриян.

— Вот именно, и если ты не убрался из села, то сию минуту уберешься из моего дома! — прошипел Хотеец и костлявой рукой указал на дверь.

— Е-е-ернеюшка! Не о политике речь, о душе!

— Правильно. А ты даже души покупаешь и продаешь!..

— Е-е-ернеюшка, смерть это тебе не торговля!

— Да! — подтвердил Хотеец. — Поэтому убирайся отсюда! — Поднял костлявый палец и прошипел — Вон!

Модриян исчез, зато запричитала Темникарица:

— Это я виновата!.. Я послала его в село!..

— Перестань, Анца! — приказал ей Хотеец приглушенным голосом. — Разве ты знала, что сегодня заявится эта дьявольская сволочь!

— Нет, не знала…

— Выходит, так ему было на роду написано, — заключил Хотеец и повернулся, собираясь войти в горницу. И тут подала голос Катра, та самая торговка, теперь уже семидесятилетняя старуха.

— Он что, умрет он? — заныла она, вытаращив свои слезящиеся глаза.

Хотеец обернулся, а Катра, заливаясь слезами, упала на колени, сложила руки и плачущим голосом принялась молиться:

— Отче наш, иже еси на небеси…

— Уведите ее, — тихо и строго приказал Хотеец и закрыл за собой двери кухни.

Матиц забеспокоился. Он приподнялся на локтях и с ужасом смотрел на дверь кухни. Крестьяне силой удерживали его. Хотейцу удалось его успокоить. Он положил руку на лоб и осторожно уложил Матица на подушку. Матиц закрыл глаза, затем снова приподнялся и простонал:

— Пить…

— Ox, — приглушенно вздохнула Усадарица и схватилась за голову. — Молоко! — шепнула она и повернулась к двери. Женщины зашушукались. Началась сутолока, беготня, и, хотя мужчины решительно возражали, вскоре почти у каждой женщины был в руках горшок с молоком. И Матиц пил.