Смерть внезапна и страшна

– Ничего особенного, – ответил детектив, взяв ее под руку, чтобы отвести от двери спальни. – Я даже не знаю, как складываются дела на суде. Я не должен был приходить сюда, но больше мне переговорить не с кем. Ловат-Смит закончил выступление обвинения, и не хотелось бы мне оказаться на месте Стэнхоупа. Но и Джеффри Таунтон не может считать себя вне подозрений. Он раздражителен, однажды уже покушался на насилие, и он тоже в это время находился в госпитале. Но на скамье подсудимых Стэнхоуп, и для замены его на Таунтона у них нет никаких оснований.

Они остановились возле одного из окон в коридоре. Заходящее солнце бросало на них пыльный свет сквозь грязные стекла и разливало его по полу, пятном освещая их ноги.

– А располагает ли Оливер решающими свидетельствами? – спросила девушка. Она чересчур устала, чтобы придерживаться формальностей в отношении Рэтбоуна и называть его по фамилии.

– Нет… по-моему, нет. Боюсь, я был с ним грубоват: в своей защите он старается изобразить Пруденс дурой. – В голосе Уильяма слышались боль и гнев.

– Если она полагала, что сэр Герберт Стэнхоуп женится на ней, то ее трудно назвать иначе, – ответила Эстер с такой печалью в голосе, что Монк не сумел на нее рассердиться.

– Он также доказывал, что Пруденс преувеличивала свои медицинские познания, – продолжил он. – И наговорила сказок о том, что проводила ампутации в полевых условиях.

Мисс Лэттерли обернулась к нему. Смятение на ее лице превратилось в гнев.

– Это не так! Об ампутациях ей было известно больше, чем иному хирургу, она была отважна и умела действовать быстро. Я присягну в этом, потому что видела все сама!

– Вы не можете этого сделать, – возразил сыщик; его поза и скорбь в его голосе выдавали явное поражение.

– Черт меня побери, если я этого не сделаю! – выпалила девушка в гневе. – И выпустите мою руку! Я могу стоять и сама! Я только устала, а не заболела.

Из чувства противоречия Уильям и не подумал ее отпустить.

– Вы не сможете дать подобного свидетельства, поскольку Ловат-Смит завершил свое дело, – проговорил он сквозь зубы. – А Рэтбоун, безусловно, вас не вызовет. Ему незачем слушать о том, как точна и реалистична была она в своих оценках. Подобное свидетельство пошлет сэра Герберта на виселицу.

– Быть может, его и следует повесить! – отрывисто бросила Эстер, сразу же пожалев об этом. – Я вовсе не желаю этого, но хочу сказать, что, вполне возможно, он все-таки ее убил. Сперва мне казалось, что так и было, потом я начала сомневаться, а теперь уже не знаю, что и думать.

– Рэтбоун как будто бы убежден, что хирург невиновен; стоит признать, что, судя по тому достоинству, с каким он сидит на скамье подсудимых, мне трудно допустить подобную возможность. У него не было никаких причин для убийства – если все тщательно обдумать. И сэр Герберт будет превосходным свидетелем. Каждый раз, когда речь заходит о влюбленности Пруденс, на его лице появляется выражение, абсолютно не допускающее подобной возможности.

Эстер поглядела на собеседника с любопытством.

– И вы верите ему, не так ли? – заключила она.

– Да. Ничего не могу поделать, меня это самого раздражает, но тем не менее это так.

– Но тогда нам нужно отыскать еще какого-нибудь свидетеля, который подтвердит его невиновность. Или же хирург отправится на виселицу, – ответила Лэттерли, и теперь в ее голосе слышались жалость и решимость.

Монк помнил подобные интонации, и память о том, с какой страстью эта девушка защищала его самого, окатила детектива теплом.

– Знаю, – согласился он мрачно. – И нам придется поторопиться. С Джеффри Таунтоном я уже разобрался. Теперь мне остается приглядеться повнимательнее к доктору Беку. Вы узнали о нем еще что-нибудь?

– Нет. – Медсестра отвернулась, такая грустная и ранимая. Свет, упавший на лицо Лэттерли, подчеркнул усталость в ее глазах. Уильям не понимал, что так ранило ее, а сама она молчала. Итак, Эстер не была с ним откровенна – мысль эта неожиданно страшно его обидела. Детектив разгневался на себя за то, что хотел снять с нее тяжесть расследования вместе с обязанностями сестры. А больше всего его раздражала эта нынешняя жалость… Неуместная, абсурдная слабость!

– Что же вы делали здесь? – резко спросил он. – Едва ли все это время вы только носили ведра и скатывали бинты… Ради бога, подумайте!

– Когда в следующий раз вы останетесь без работы, попробуйте поработать сиделкой, – огрызнулась его собеседница. – Посмотрим, сумеете ли вы одновременно заниматься делом и расследованием! Гляньте на себя – у вас нет других дел, кроме расследования, и что же вы узнали?

– Что Джеффри Таунтон склонен к насилию, что Нанетта Катбертсон побывала в госпитале, что у нее были все причины ненавидеть Пруденс, а руки достаточно сильны, чтобы покорить своей воле коня, с которым не справятся иные мужчины, – немедленно отозвался детектив.

– Мы знали это целый век назад. – Девушка отвернулась. – Это полезная информация, но ее мало.

– Вот потому-то я к вам и пришел, глупая вы женщина! Если бы этого было довольно, я бы не нуждался в нашей встрече.

– А я-то решила, что вы пришли пожаловаться…