Смерть во спасение

Степняки возникли, как чёрный рой саранчи на горизонте, затмив яркую синеву неба. Отступать, а тем более пускаться в бегство было поздно, и Андрей развернул дружину лицом к неприятелю.

— Унавозим нашу матушку-землю татарским дерьмом! — крикнул он. — Пусть знают степняки, что русичи никогда не празднуют труса. Вперёд за отечество!

Слова у него всегда хорошо получались: проникновенно, страстно. Он и Огул-Гаймиш ими совратил. Пришёл, а она захотела поговорить с ним наедине, им и толмач был не нужен, потому слуг отослала, приказав принести лишь заморских плодов да вина.

И Андрей заговорил о том, как ослеплён её красотой, блеском глаз, похожих на яхонты, белизной кожи, округлостью щёк, он восхитился её чёрной родинкой над верхней губой, сказал, как робеет, как сердце готово выпрыгнуть из груди. Глаголил, что в голову взбредёт, льстил грубо и упрямо, и ханша, разомлев от сладких слов, сдалась, сама увлекла его в спальню, отдавшись целиком телесной страсти. Как потом призналась она сама, Гуюк из-за своей болезни даже не смог сделать её женщиной, и она, промучившись с ним двадцать лет, теперь жадно восполняла этот пробел.

Андрей понял, что он не первый и не последний, что многие первые советники уже побывали в её объятиях, потому-то и не спешат выбирать нового хана. И Огул понимала, что долго ей на троне не усидеть, но пока длится власть, она может и наслаждений вкусить. Русич ей сразу понравился и ликом, и обхождением. Три встречи было у них, и он постарался, чтобы правительница осталась довольна. А потому и ярлык великого князя оказался в его руках. Впрочем, то, как он его получил, не стало тайной. Слуги здесь болтливы, как и везде. Но победителей не судят. И, летя навстречу степнякам, Андрей вместе с холодным ознобом осознал ту горькую истину, что за всё рано или поздно приходится расплачиваться. И мстить за роковую связь с ханшей примчались сюда эти низкорослые всадники и живым его не отпустят.

Потому он незаметно стал ослаблять бег коня, чуть придерживая его и пропуская вперёд своих воевод и дружинников. Вскоре он оказался в середине войска, а когда передние ряды схлестнулись с татарским авангардом — уже в конце всего полка.

Владимирцы храбро начали крушить степняков, и те, не ожидав такой отваги, дрогнули, чуть попятились назад, но своих давить не стали, задние ряды быстро разошлись в стороны и начали обхватывать русичей в кольцо. Силы были явно неравны, и Андрей сообразил, что если сейчас не уйдёт, то жену никогда уже не увидит. Последнее, что он видел, это как Гундаря окружило больше десятка степняков, и он отбивался, подобно Гераклу, круша врагов, но помочь князь был не в силах.

Рядом глухой стеной возвышался густой хвойный лес, и Ярославич, окружённый плотной охраной, поскакал туда. Татары, узрев, что заводчик дружины удирает, бросились за ним, но далеко заходить в лесную чащу побоялись. Выросшие в степи, они страшились леса.

Спасшись, любимец Ярослава помчался прямиком в Новгород, имея за спиной десять всадников, зная, что туда уж татарва не сунется, но городские ворота перед ним не распахнулись.

   — Не велено тебя, Андрей Ярославич, пущать, ты уж не серчай! — выслушав да высмотрев беглецов, объявил подошедший воевода стражи.

   — Кем не велено-то? — вне себя взъярился Андрей.

   — Князем, знамо кем, — отвечал воевода, помня строгий наказ Шешуни перед его отъездом с князем в Орду, а уж главу таинников боялись пуще самого героя Невы.

«Ну вот, а она со мной ещё спорила! — с горечью усмехнулся Андрей, вспомнив упрёки жены. — Родной брат самого злого татарина злее. Где это видано, чтобы несчастному путнику в крове отказывали, что ещё хуже-то?»

Андрей отправился в Псков, куда его беглого милосердно впустили, и стал дожидаться жену. По его разумению она должна была прибыть дня на два позже. Маясь, меряя шагами скрипучие половицы да посматривая в окно, он как бы оглядывал и свою короткую жизнь. Два северных города были выбраны не случайно. Ещё в разговоре с тестем Даниилом владимирский князь с горечью признался, что нынешний мир с татарами хрупок и ненадёжен, а сносить их унижения он долго не сможет.

   — Да и ни к чему, чтоб дети в неволе росли! — добавил он. — И закланной овцой быть не хочу.

   — И что же тогда? — растерялся Даниил. — Куда деваться-то?

Андрей ещё раньше подметил: тесть, как и его старший брат Александр, будучи хорошим воином, большой сообразительностью не отличался.

   — Мир большой, пристанище везде найдётся...

Даниил наморщил лоб, но и эти слова не поддались разгадке.

   — Да мир-то большой, — промычал князь галидкий. — Только мы с тобой русичи, а не греки. И язык опять же знать надо.

   — Язык недолго выучить.

   — Да ты никак за море бежать решил? — наконец-то догадавшись, изумился Романович.

   — К свеям, — кивнул Андрей. — Язык их знаю немного. Дядька мой из свеев, много рассказывал, большая схожесть с нашими нравами, но живут они чище, лучше, и народ суровее да благороднее. И климат такой же. А туда, в низ Европы, не хочу. Там мерзости больше. Детей надо сохранить и вырастить. А потом, кто знает, может быть, и вернусь...