Я снова процитирую одного моего коллегу, правда, на этот раз поэта. Он сказал, что нынешние сербы в Хорватии — это то, что осталось от истребленного народа. Сказано блестяще! — Поэт тут же перевел сказанное, и профессор продолжал:
— Именно этим объясняется наша историческая память и тревога за свою судьбу в будущем. И пока на северо-западе Югославии задаются вопросом, что же такое сербы — цыгане или фашисты, судетские немцы или сталинисты, тем, кто никак не может с этим разобраться, следует помнить — всякий, кто посягал на Сербию, кончал позором! И не важно, кто это сказал, я или мой коллега, поэт, потому что так и только так думает весь сербский народ. И даже если потребуется ввергнуть в третью мировую войну весь мир, мы к этому готовы!
«Мы можем со спокойной совестью утверждать, что современная сербская литература, искусство, общественные науки и историография проникнуты духом гуманизма, критического осознания, самосознания и универсализма; мы уверены, что наше творчество устоит перед все более агрессивно звучащими на нашей общей югославской земле призывами к регрессу, к отходу от норм цивилизации».
Поэт, утомленный переводом, с пересохшим горлом, приподнявшись на цыпочки, взглядом искал официанта.
Последние слова не оставили графа равнодушным, и он решил высказаться, сначала тихо, но, по мере того как более сильными становились его аргументы, голос его звучал все решительнее.
— Сербия на Балканах — это примерно то же, что и Швеция на Скандинавском полуострове во времена Оскара Второго, — начал он. — Богом избранная страна…
— Да, сербы народ, избранный небом! — не удержался поэт, который при этом переводил слова Вронского на сербский.
— Простите? — с улыбкой посмотрел на него Вронский. — У Швеции за пазухой лежала гадюка по имени Норвегия.
— Норвежский национализм у них, хорватский у нас! — снова вставил поэт при переводе.
— Оскар Второй в собственном королевстве воевал против норвежцев…
— Так же как и мы сейчас воюем против словенцев и хорватов! — продолжил профессор, исходя из логики предыдущего разговора.
— Однако Его Величество, король Швеции, проявил уступчивость, и в 1905 году Швеция согласилась на отделение Норвегии, признав ее независимость.
— Зачем вы нам об этом говорите? — изумился академик.
— Затем, что, с тех пор как Швеция и Норвегия разъединились, они живут мирно и счастливо! — простодушно воскликнул Вронский.
— Нас не интересует счастье Хорватии, ваша светлость, — решительно заявил академик.
— На Сербию самим Богом возложена особая миссия на Балканах, и она не может отказаться от своих представлений об этой части мира, — сказал университетский профессор.
— Сербы — это Божий народ, древнейший на свете! — поэт угрожающе поднял решительно стиснутый кулак. — Между Альпами, Дунаем и Эгейским морем живет один народ, потому что земля сербская повсюду, где есть могилы сербов. А там, где наша сербская земля, там и все другое наше: героический народный эпос, святое православие, пастуший нож, ятаган и ружье, свободолюбивые герои с Черных гор, булава королевича Марко, кинжал Милоша Обреновича, знамя Бошко Юговича…
— За мучеников наших, тогдашних и нынешних… таких, как господин академик, — смиренно проговорил университетский профессор и чокнулся с академиком.
— Профессор, господь с вами! — бодро возразил академик. — Не подумайте, что я страдал из-за длительной изоляции от общества, из-за ограничения моей гражданской свободы и прав! Напротив! Мне хочется высказать искреннюю благодарность Иосипу Броз Тито и его клевретам за то, что они лишили меня возможности публиковаться в газетах, выступать на съездах, участвовать в общественных дискуссиях, появляться на радио и телевидении. Спасибо им за то, что они спасли меня от политических комплиментов, государственных наград, торжественных юбилеев и почестей, от сидения в первых и вторых рядах на партийных, боевых и национальных юбилеях. Спасибо всем, кто громогласно называл меня сербским националистом, врагом Союза коммунистов и «самоуправленческого социализма», и пусть Господь вознаградит их райским блаженством.
Все чокнулись.
После этого университетский профессор вплотную приблизился к Вронскому и тихо произнес:
— Я счастлив, что с нами вместе единоверцы из нашей великой матушки-России. Ваша светлость, знаете, dorn ja sebe otgrohal — bud zdorov!