Смерть за хребтом

Чтобы как-то отвлечь ее от неприятных мыслей, я начал обучать ее русскому языку. Лейла неплохо знала английский, и мы стали использовать его для изучения русских слов и выражений. Мне всегда было легче учить, чем учиться и мы быстро освоили основные глаголы и назвали по-русски окружающие предметы. Потом, когда предметов не осталось, нам пришлось перейти на части тела: “губы, шея, ротик...” Я медленно очерчивал кончиком указательного пальца ее нежный животик и, сужая круги, повторял: “живот, живот, животик, – и, когда палец опускался в очаровательное углубление посередине, – пупок, пупок, пупочек”. Но когда я уже предвкушал прелести освоения более интимной лексики, сон охватил меня.

Проснувшись на следующий день опять ни свет, ни заря, я попытался восстановить в памяти события предыдущего вечера. Значит, так, я опять провалился в сон, и мне опять снилась Лейла... Но руки мои не могли вспомнить нежности ее кожи. Ее милый образ за гранью бодрствования темнел и превращался в нечто неопределенное и тревожащее. Можно было предположить, что ночная Лейла была неадекватна дневной из-за того, что в моем подсознании гнездилась тревога о будущем. Может быть, именно эта беспокоящая тревога превращала хрупкую девушку в нечто довлеющее. Но почему я так неожиданно, на самом интересном месте, проваливаюсь в сон? Слабость? А может, мне что-то подмешивают в питье? Надо бы проверить...

В этот день Фатима принесла мне небольшой телевизор, и я целый день переключал каналы в надежде найти что-нибудь стоящее внимания. Показывали в основном программные выступления строгих бородатых ответственных работников, митинги, шествия с плакатами, осуждающими американский империализм вкупе с тлетворным израильским сионизмом и нравоучительные соцреалистические художественные фильмы. Если бы не бороды, не завернутые до глаз в черное женщины, а также регулярные заунывные молитвы, можно было вообразить себя в Союзе на рубеже перехода к строительству развитого социализма.

В конце концов, я остановился на телефильме, в котором показывали, как надо правильно собирать плоды с финиковых пальм и, разлегшись на подушках, стал загодя готовиться к подвигу: ведь мне надо было собраться с волей, чтобы вечером отказаться, о, боже, отказаться от спиртного.

В тот момент, когда собранные финики начали ссыпать в ящики, мне пришла в голову мысль, что мне не стоит от него отказываться... Надо просто припрятать. Пригодится, да и отказ может вызвать подозрения у хозяйки. А для этого необходимо срочно найти какую-нибудь посудину, в которую можно было бы его слить, да такую, чтобы, во-первых, запах вина не распространился бы по всему дому, а во-вторых, можно было бы его потом использовать по назначению.

Захваченный идеей спасения спиртного, я вскочил с кровати и приступил к поискам. Такая посудина – высокая с узким горлышком фарфоровая вазочка – нашлась в небольшом резном буфете.

Хуже обстояло дело с затычкой. Не найдя ничего подходящего, я решил сделать ее после ужина из хлебного мякиша. По телевизору показывали технологию домашнего приготовления строительного гипса из природного сырья. Оказывается, надо сложить из кусков гипса печь и топить ее несколько дней. Потом ссыпать готовый продукт в мешки и везти на базар.

После не влезшего в меня целиком ужина (сказался отказ от разжигающего аппетит спиртного) пришла Лейла. Мы продолжили наши занятия по русскому языку, начав не с головы, как накануне, а с пальчиков ног... Но вдохновение оставило меня: я не мог смириться с мыслью, что на самом интересном месте мне придется бессовестно заснуть. Но наклонности экспериментатора совладали с наклонностями сластолюбца и, как только мой палец коснулся узкой полоски ткани, разделяющей внутренние поверхности ее бедер, я отвалился на подушку и засопел.

Через некоторое время Лейла легким движением одернула прекрасное своей прозрачностью платье, нежно провела ладонью по моей голове и застыла в прострации.

И тут раздался скрип двери.

Я подумал, что это, о боже, ушла она, источник моей жизни, но глаз открывать не стал, а перевернулся на бок, лицом к двери. Сквозь ресницы я смог увидеть в проеме двери Фатиму. Она грозно смотрела на все еще сидевшую, оказывается, на моем ложе Лейлу. Под тяжестью ее взгляда моя голубка прошла с опущенной головой к двери и исчезла. Хозяйка же выключила свет, сначала верхний, затем нижний, и затихла. Я стал дожидаться скрипа двери, подтверждающего ее уход, но вместо него услышал шорох спадающего платья – Фатима раздевалась!!!

Объятый ужасом, я не мог пошевелить и пальцем. Ее грузное тело проступало в сумраке расплывчатым серым пятном. Через секунду оно надвинулось на меня и легло рядом. Крепкий запах духов не мог скрыть запаха потной плоти. Я попытался отодвинуться к стене, но Фатима неожиданно ловко обхватила меня руками за талию и жадно потащила к себе, к своей обнаженной груди. Я, как загнанный зверь, стал лягаться конечностями и, брызжа слюной, повторять: “Уйди, уйди, дрянь...”