Смерть за хребтом

А умный и расчетливый третейский судья, кандидат геолого-минералогических наук и компьютерный бог Свитнев, из месяца в месяц приносил к обеду две маленькие бугристые картофелины, яичко, круглое в своей незначительности, и горбушку серого хлеба. Все это он бережно располагал на ведомости планового ремонта атомных электростанций (до нас десятый этаж арбатской "книжки" с гастрономом и пивбаром "Жигули" занимало солидное министерство)... Расположив, озирал внимательно справа налево и затем деловито и аккуратно чистил, солил и, сделав тучную паузу для растяжки процесса, ел, сосредоточенно жуя.

Я же при помощи ложки давил в граненом стакане окаменевший кубик отечественного говяжьего бульона (иначе бы он растворялся часами), заливал крутым кипятком, посыпал зеленым луком, росшим на подоконнике в пенопластовой коробке из-под компьютера, и затем пил, обжигаясь и заедая черным хлебом.

Наш босс, стокилограммовое светило доктор наук Викторов, держал марку и потому посылал лаборантку в буфет за крохотной булочкой (или коврижкой, или пряником) и потом ее ел, торжествующе на нас поглядывая. Мы же пытались угадать, что же ему на этот раз принесла лаборантка, но, как правило, тщетно, хотя Викторов ел степенно, часто запивая несладким чаем. Просто то, что он ел, надежно укрывалось большим и указательным пальцами будущего члена-корреспондента Российской академии наук...

Как все здорово было... Жили, смеялись, работали... Какой же я баран, какой баран! Сидел бы под крылышком у Веры! Все ведь было, только молчи, не умничай, не придумывай! Нет, говорил и придумывал. Хотел остаться собой. Зачем? Ведь самое главное в жизни - дойти до могилы без больших осложнений...

- Ты слабый, Евгений, - сквозь беспамятство послышался монотонный голос Удавкина. - И в то же время агрессивный. Ты не можешь вынести повседневности...

- А вы сегодня приедете в офис, съедите рису с противными котлетками из петрушки и, приняв пригоршню поливитаминов, ляжете спать. И будете всю ночь кряхтеть и мерзнуть. И все утро проведете у газового камина. И будете крутить его дребезжащие ручки и всех разбудите. Потом приедете в Москву с радикулитом и десятью тысячами долларов. И будете кряхтеть там. Ну что, достал?

- А ты сдохнешь. Завтра сдохнешь!

- Договорились...

"...Не принимай себя всерьез, ведь серьезность - это ощущение или желание значимости, а что могут значить природа и ты, ее частичка? Кто или что может все это оценить в целом и в частностях? Оценки всегда сиюминутны и с каждым шагом они неудержимо расходятся с действительностью, даже если оправлены в бетон тупости"...

Трах-тара-рах-трах - раздался сверху гром падающего железа. Я инстинктивно раскрыл глаза, но ровным счетом ничего не увидел. Тьма была гуще прежней.

"Все это мне привиделось. И Удавкин, и Фархад. И сигареты, - подумал я. - Ну и чудесно. Полдня без боли в обществе приведений... Эх, выпить бы сейчас... Хмельному все легко... Как мы с Юркой Плотниковым, в доску пьяные, в новогодний вечер просили милостыню в переходе на "Чеховской"! "Подайте кандидатам наук на пропитание! Подайте!" Охрипли начисто... Набрали пакет сушек, газету "Правда" и мелочи на пару банок пива... А люди - гады! Вернее, на три четверти гады... Именно столько в шапке было только что отмененной советской мелочи..."

Сверху вновь раздался гром железа. Это мои бывшие коллеги придавливали автомобильную дверь каменными глыбами. "Зачем они закрывают? - удивился я. Егорович боится, что вылезу?

Вот редиска... Не пожалел, не убил...

...И скоро из окружающего воздуха воплотится то, что соединяет землю и небо - появится Смерть. Ты поймешь, что жизнь прошла, и наступило утро небытия И уже не твое солнце движется к закату..."

4. Камни на голову. - Похоже, выберусь. - Черное небо, распятое звездами.

Ползком.

Я решительно настроился умереть с последней фразой молитвы (которая почему-то оборачивалась заклинанием) и потому решил, что она должна быть эффектной, мрачно-торжественной и непременно с блестками надежды на прекрасную потустороннюю жизнь.

Но, когда я тщательно обдумывал заключительное придаточное предложение, сверху упал камешек. Кажется, он попал в онемевшую руку. Затем послышался невнятный шум.

"В голове шумит или наверху? - подумал я, оставаясь безразличным. Похоже, наверху... Не дадут умереть спокойно... Или просто Фархад, вынув пару булыжников для Удавкинской коллекции, нарушил устойчивость камней, выбранных мою из норы?"

Шум разом перерос в грохот. Я в страхе напрягся, тут же время неожиданно растянулось, и в скальном массиве я внятно услышал глухие стуки камней, вприпрыжку скачущих на мою голову...

Надеясь защититься от обвала, я инстинктивно отогнул в стороны кисти рук. Первый камень упал мне прямо в ладони. На него упали другие... Стало нестерпимо больно - острые грани моего скального панциря взрезали засохшие было раны. И я снова провалился в блаженное беспамятство...