Смерть за хребтом

Придя в себя, я осознал - что-то изменилось. И, в самом деле, падение камней на мою голову не прошло бесследно. Они вогнали меня в мою нору на несколько сантиметров глубже, и теперь я мог болтать ногами в нижней камере совсем свободно. И вспомнил, как иногда, за отсутствием штопора, открывают винные бутылки. Вилкой. Которая лишь наполовину пропихивает пробку. И застревает. Но можно уже доделать работу мизинцем.

И я, не торопясь, обхватил камень ладонями. Затем набрал в легкие воздуха, поднатужился и, к своему удивлению, протиснулся вниз на несколько сантиметров - на пол-ладони! Теснота каменной оболочки уменьшилась настолько, что я мог извиваться, извиваться почти как ребенок, стремящийся покинуть чрево матери. И через некоторое время, сдирая с себя кожу, я упал вниз и приземлился на каменистой почве нижней камеры.

Промежуточная цель была достигнута! От радости я не ощущал боли. Еще бы: я мог двигаться! "Теперь, - подумал я, с удовольствием пошевеливая руками и ногами, - надо полежать, придти в себя, дать крови запечься, и до наступления последней стадии изнеможения постараться завершить свой подземный путь..."

Отчетливый ток теплого воздуха вызывал приятные мысли о свободе. Охваченный ими, я поднялся на ноги и тщательно изучил на ощупь стены, своды и почву камеры.

Мое нынешнее вместилище оказалось низкой, короткой галереей со стрельчатым сводом и очень неровным каменисто-земляным полом. Чуть в стороне от места приземления, у ближнего от меня замыкания галереи, зиял провал глубиной во многие метры (брошенный камешек падал более четырех секунд). Дальнее замыкание было намного уже ближнего и именно отсюда, снизу, сквозь каменные навалы, струился слабый поток теплого воздуха...

"Если мне не удастся выбраться, - подумал я, распластавшись на спине после утомительного исследования, - то последние свои часы я смогу провести, воображая себя лежащим под опрокинутой рыбачьей лодкой... Отдыхающим от жары и яркого света..."

Я расслабился, представив себя прогуливающимся по берегу теплого, ласкового моря. Однако лишь я вообразил опрокинутую лодку и черноту под ней, меня пронзила мерзкая мысль: "А вдруг все повторится? Нет, я не могу больше рыть землю, не могу заставить себя лезть в разные дыры... Вылезу, а у выхода меня встретит мерзкая рожа Удавкина... Лучше лежать здесь, на просторе и дожидаться смерти. Это прекрасно иметь возможность повернуться, раскинуть руки, согнуть, как хочется ноги..."

И я представил себя маленьким бездумным существом, полупришибленной букашкой с непроизвольно движущимися конечностями. И неожиданно, сами по себе, мои конечности-руки задвигались и стали что-то брать впереди и перемещать назад.

Яма углублялась, пока один из очередных каменей, самый крупный, не добил меня. Я никак не мог с ним совладать - он застревал между мною и стенкой вырытой ямы, выпадал из рук, опять застревал, не хотел лечь на борт.

Я горько заплакал. Слезы бессилия и отчаяния смешивались с кровью и грязью - в подступившей истерике я бился головой о камни, потом упал, нет, обмяк в яму головою вниз и потерял сознание...

Придя в себя, я не сразу уяснил, где нахожусь. Поводив руками по сторонам, понял, что лежу в наклонной яме глубиной около метра с небольшим и шириной сантиметров семьдесят. Яма с наклоном уходила вниз, под обрез рудной жилы... С боков я был присыпан камнями... И я видел свет, жиденький, сумрачный.

"Это глюки" - усмехнулся я и заморгал глазами.

Свет не исчезал. Он струился сквозь неплотно прилегающие друг к другу камни и впервые за несколько дней я мог что-то видеть. Если, конечно, не брать в расчет скупые, нереальные лучики, допущенные до меня приведением Сергея Егоровича.

"Похоже, я вылезу из этой дыры, - подумал я, наслаждаясь зрением. - Ну и что? Да самое лучшее, что ждет меня впереди - это голодная смерть в безводной пустыне. Или они снова поймают и посадят меня туда, на первый этаж... Или просто на кол. Для надежности. Лучше сдохну здесь. А с другой стороны, что толку лежать здесь и ждать смерти? Пошло и скучно..."

Выбраться было не просто. К счастью уже угасавший вечерний свет придал мне сил, и скоро я вывалился в расположенную ниже камеру, третью по счету в моем затянувшемся подземном путешествии. Дальняя часть ее свода была по-особому черна и эти мерцающие блестки на ней могли быть только звездами...

Я выполз под ночное небо, лег на спину, закрыл глаза. Скоро ночной холод проник в тело, оно стало сотрясаться дрожью.

"Там внутри, в камне, за день согретом южным солнцем, было теплее, уютнее. И там не было свободы, этой ненужной свободы... Этой свободы, заставляющей идти куда-то... Заставляющей что-то делать..."

Неожиданный шорох легкого движения вывел меня из созерцательно-безразличного состояния замерзающего человека, и я увидел на фоне светлеющего ночного неба две фигурки - ушки на макушке, недвижные и ждущие.

Я не был знаком с пустынной живностью - лишь несколько раз ночью в свете фар видел поражающих своей мелкотой зайцев и лис.