Смерть за хребтом

Выев листок глазами, я уразумел, что мое подземное путешествие и последующий бросок, вернее "ползок", до шоссе продолжались полных шесть дней. Изумленный, я попытался погрузиться в оценивающие мой подвиг мысли, но в голове нашлись только осевший зябкий мрак тех дней, изрядно приправленный хрустящим на зубах пустынным песочком и заключение: "Ни фига себе!"

- Ты лежать, хорошо. Ты все хорошо. Мы принес еда, - загалдели в это время женщины, подсказывая друг другу английские слова, видимо, только что заученные.

Я поблагодарил их и хотел попросить принести мне какого-нибудь препарата от последствий потребления мною сырого мяса и несвежей воды, но вовремя сообразил, что их знания английского языка и моего персидского вряд ли хватит для точной передачи смысла просьбы, и я могу получать что-нибудь эдакое, что отправит меня на тот свет. Но я все же попытался объяснить им, что настоятельно нуждаюсь в большом количестве спиртного. Они задумались на пару секунд, затем закивали головами и удалились.

Через пятнадцать минут в комнату вкатили столик, весь уставленный разнообразной едой. Среди яств возвышалась большая бутылка шотландского виски. Но есть и пить я не мог, и не вследствие того, что привык за последние дни к подножному корму и, тем более, не из-за того, что за всю мою долгую жизнь так и не научился пить этот виски, этот отвратительный заморский самогон, по своим качествам превосходящий разве только нашу российскую политуру... Просто столик вкатило то самое небесное создание с пальчиками нежнее лепестков роз, девушка, навсегда приблизившая меня к раю.

На ней были прозрачные небесно-голубые шаровары, не скрывавшие белизны и нежности бедер.

Казалось, что ее обнаженные, детской откровенности ступни не приминали ворса ковра.

Ее животик своим пупком пригвождал взгляд навеки, и если вы смогли бы отвести от него глаза, то сразу же поняли бы, что этот божественный образ навеки запечатлелся в вашей сетчатке и отныне будет с вами всегда...

Ее лицо было скрыто небесно-голубой накидкой, и я чувствовал замершим сердцем, что, когда я пойму, что не видел в жизни черт прелестнее, и что совершеннее, желаннее, прелестнее черт не может быть во всей Вселенной, эта накидка будет откинута и дыхание мое замрет в абсолютном восторге...

Ее груди! Вспомните тысячи бюстов, тысячи умопомрачительных сосков всех всевозможных рекламных королев и богинь и рыдайте - вы не видели ничего!

Позже я добавлю красок и подробностей к ее описанию - невозможно, выше человеческих сил описать в единую попытку всю бездонность ее человеческой привлекательности и всю божественность ее внутреннего совершенства!

По приведенному описанию девушки легко можно представить зигзаг, которым двигались мои изумленные глаза от одной ее прелести к другой, двигались в тщетной попытке постичь их совершенство, сущность и предназначение, в попытке постичь, почему мне, простому смертному, дозволено быть зрителем, почему же, почему мне даровано величайшее счастье видеть и запомнить все это?

Видеть и запомнить... И только! Я чудесным образом очутился в земном раю, где, видимо, все возможно, но чувствовал, что вопрос о моей мужской состоятельности после всего случившегося в пустыне (было ли все это?) все еще стоит на повестке дня.

И поэтому мои глаза заметались от ее стройных бедер к столику и обратно и, в конце концов, прилепились к бутылке. Я застенчиво и глупо улыбнулся, налил сто граммов виски и со стаканом в руке погрузился в рассмотрение предложенных мне яств. И так увлекся, что не заметил исчезновения небесной жительницы.

Здешняя еда требует к себе повышенного внимания. Жаркий климат приучил местного жителя к кислой пище - если все скисает, значит, надо любить кислое. Верх кулинарного творчества жары - особым способом приготовленные бобы. Они сначала отвариваются, затем, видимо, выдерживаются несколько суток на солнце под плотно закрытой крышкой для естественного и полного скисания и лишь потом поедаются. Я до сих пор помню восторг предвкушения в глазах персов, приступающих к приему внутрь этой пищи...Так что первым делом я отставил эти бобы под стол, потом вынул из, увы, протертого супчика эти маленькие, эти вездесущие сушено-вареные прекислые лимончики и затем отправил к бобам всю птицу - еще немного здешней куриной диктатуры и у меня начнут расти перья. Все остальное было весьма аппетитным на вид и приятным на вкус.

Утолив голод несколько раз, я откинулся на подушки и вспомнил о небесном создании. На ум пришли мысли о возможности полноценного общения между мужчиной и женщиной при наличии языкового барьера. Вот - я и она, мы устремлены друг к другу стечением обстоятельств, и мне надо говорить, мне надо создавать тот чувственный мир в котором ее глаза загорятся страстью и она до конца поймет, что все не случайно, все неизбывно, все вечно и все навсегда.