Блондинка с голубыми глазами потряхивала косами в стиле северных дев. Брюнетка напоминала монахиню строгим платьем и узлом волос на затылке. Я мысленно вздохнул – кажется, кто-то выяснил, как выглядела и одевалась моя юная супруга. И только рыжие кудри задорно торчали из модной в этом сезоне прически, напоминающей конский хвост.
– Леди Фин, – я перевел насмешливый взгляд на герцогиню, – благодарю вас за заботу. Ваша протеже – рыжая?
В глазах герцогини мелькнуло нечто неуловимое, она скромно опустила ресницы:
– Вы как всегда догадливы, Ваше Высочество.
– Я буду рад видеть жен и дочерей своих подданных за столом. Только за столом, – повторил я, выделив голосом последнюю фразу.
Герцогиня понятливо улыбнулась, но не удержалась от вопроса:
– Ваша супруга скоро вернется из своего… путешествия?
– Моя супруга вернется тогда, когда здесь будет безопасно. Но я не хочу огорчать леди Эстель сплетнями, в ее состоянии это не безопасно.
Герцогиня с трудом удержала на месте свои выцветшие голубые очи. Я мог быть уверен: к вечеру новость о беременности Эстель будет уже в столице. Прости, моя девочка, иногда ложь защищает лучше правды.
Глава 32
К концу недели мы добрались до гор. Странное у меня было впечатление. Эти горы совсем не походили на теплые, омытые морем камни того городка, в котором я выросла. Даже цвет у них был другой.
Когда до гор оставалось совсем немного, мистрис Квис распаковала сундук с теплыми одеялами. Ледяной пронизывающий ветер продувал карету насквозь. Снег набивался в щели, грелка остывала через несколько минут, а последний постоялый двор мы покинули больше суток назад.
Ночью костры не жгли. В палатки солдат ставили маленькие жаровни, наполняли прихваченным с собой углем и непрестанно топили снег, а мы с мистрис Квис спали в карете.
Феечки совсем приуныли от холода и не покидали моего капюшона. Они сонно зевали, отпивая из моей кружки медовый чай, и снова уползали в тепло.
Когда проводник из местных торговцев привел нас к узкой тропе между голых скал, я поняла, что придется бросить карету и весь багаж. Джирсу было неловко. Он ухитрился навьючить кое-какие мешки на охранников, но было понятно, что тратить силы на женские юбки мужчины не намерены.
– Не печальтесь, миледи, – квохтала надо мной мистрис Квис, – вы еще растете и эти вещи через год стали бы вам малы.
Я переживала вовсе не из-за бархатных юбок и кружевных воротников. Меня страшил монастырь, точнее, неизвестность: что там? Как меня примут? Да и уцелел ли сам монастырь среди ветров и снега?
Уйдя от кареты, бросив почти все, мы растянулись тонкой неуверенной цепочкой. Джирс и мистрис Квис держались рядом со мной, прикрывая плащами от сильного встречного ветра. Идти пришлось долго, останавливаться не было смысла, поэтому остатки мяса жевали на ходу.
Я пользовалась только своей флягой, но медовый чай в ней быстро кончился, мистрис Квис запаслась в путь горькой настойкой, а у Джирса и вовсе оказался в запасе самогон.
Когда среди ровной тропы показался небольшой закуток, в котором можно было укрыться от ветра, все вздохнули с облегчением. Провести хоть пять минут в тишине, спрятавшись от обжигающих холодом порывов и однообразного стона ветра, казалось счастьем. Но мне хотелось пить. Очень. Пересохшее горло неприятно липло, заставляя кашлять. Джирс понял. И оглядел солдат:
– У кого есть чай? Или медовуха?
Мужчины переглянулись и пожали плечами: все взяли в горы крепкое спиртное, о чае никто не подумал. Вдруг вперед протолкался солдат с особенно измученным и серым лицом. Он прокашлялся:
– У меня есть медовуха, миледи, – хрипло сказал он и протянул Джирсу флягу.
– Спасибо, – я поблагодарила от души и сжала руки, чтобы не выхватить флягу у телохранителя.
Джирс осторожно принюхался к старой потертой фляге с многочисленными следами нелегкой жизни, поднес к губам, сделал маленький глоток, растер жидкость языком по небу и, уверившись, что все в порядке, протянул сосуд мне.
Я жадно схватила флягу трясущимися руками и…не удержала! Рухнув на камни, видавшая виды медная колба треснула и влага вмиг впиталась в снег. Слезы набежали на глаза. Мистрис Квис торопливо сунула мне в лицо горлышко своей фляжки, причитая, заставила сделать пару глотков горькущей жидкости.
Я еле продышалась, утерла выступившие слезы и подошла к солдату, который поделился со мной медовухой:
– Простите, что разбила вашу флягу. Возьмите взамен мою.
Солдат злобно глянул на меня, но серебряную фляжку взял и начал нагребать в нее снег с высоких, торчащих, словно растопыренные пальцы камней. Кажется, он все же затаил обиду.
Странно, что дорога снова свела нас с ним. Когда он глянул исподлобья, я его узнала: это в него феечки стреляли горошком из катапульты.
В этом закутке негде было присесть, но Джирс свернул одеяло, и я подремала несколько минут, привалившись к его плечу. Сквозь дрему я слышала, как солдаты проходили мимо, изредка задевая меня полами плащей, но сил подняться у меня не было.