В катехизисе революции ни одно из совершенных садистом Джоном Уэйном Гэйси тридцати убийств молодых людей не подпадает под категорию «преступленний ненависти», но если бы самого Гэйси убили возлег бара для гомосексуалистов за приставания к кому-либо из клиентов, это было бы совсем другое дело. К числу «преступлений ненависти» обычно относят убийство доктора Кинга, поскольку убийца, Джеймс Эрл Рэй, ненавидел мистера Кинга именно за цвет его кожи; но вот убийства Джона Ф. Кеннеди прокубинским экстремистом и Роберта Кеннеди — палестинским террористом такими преступлениями никак не являются.
Как месса, это бесконечное возобновление Тайной Вечери, есть католическое таинство и священнодействие, так непрестанные повторения «живописных» подробностей «преступлений ненависти» есть своего рода жертвоприношение новой вере. У «архетипического преступления ненависти» всегда один и тот же сюжет, один и тот же герой, злодей и жертва; сторонники прогресса защищают угнетаемые национальные меньшинства от белых изуверов, Масс-медиа, эта пропагандистская длань революции, ведут непрерывный поиск все новых «преступлений ненависти». И каждое новооткрытое преступление подтверждает основополагающий тезис: Америка — страна гомофобов и расистов. Повторяя слова миссис Зонтаг, белая раса — рак на теле человечества.
Но каким образом эта новая религия сумела завладеть Америкой, еще вчера христианской и консервативной? Откуда, с чего — или с кого — все началось?
4. Они совершили революцию
Кто освободит нас от ярма западной цивилизации?1
По-настоящему эффективным тоталитарным государством станет то, в котором всемогущие политические боссы во главе армии менеджеров встанут над рабами, не желающими свободы, поскольку им нравится прислуживать2.
Начала революции, потрясшей самые основы американской демократии, следует искать не в 1960-х годах, а скорее в августе 1914 года, когда разразилась Первая Мировая война; по словам Жака Барзуна, «именно этот удар направил наш мир на курс к самоуничтожению».
4 августа 1914 года социал-демократы в немецком рейхстаге, все до единого, проголосовали за выделение военных кредитов правительству, тем самым примкнув к патриотической оргии, возникшей с вторжением армии рейха в Бельгию… Марксисты были, как говорится, вне себя от радости: столь давно ожидаемая паневропейская война наконец-то началась. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — провозгласил Маркс в своем «Коммунистическом манифесте». Для марксистов война была событием, которое непременно объединит пролетариев всей Европы и заставит их сражаться с буржуазией, а не с коллегами-пролетариями из других государств. Однако этого не случилось. Крупнейшая социалистическая партия Европы в одночасье превратилась в партию войны, а пролетарии взялись за оружие и отправились защищать ненавистную марксистам национальную буржуазию. Как писала Барбара Такман:
«Когда объявили призыв, тот самый пролетарий, у которого, по мнению Маркса, не было национальной принадлежности, в один миг отождествил себя не с классом, а со своей страной. Не замедлило выясниться, что он, подобно другим членам общества, принадлежит к «национальной семье». Вместо того чтобы сражаться с капиталом, он предпочел поднять оружие на своего собрата-иностранца. Причем рабочий класс отправлялся на войну добровольно, даже с нетерпением, как и класс средний, и высшее сословие, и все прочие люди вокруг»3.
Марксистов выставили на посмешище.
Да, впереди были все ужасы войны на Западном фронте. Но даже Ипр, Пашендейл и Сомма, где на крохотных клочках земли погибли сотни тысяч английских солдат, не заставили восстать пролетариат страны первой промышленной революции. Точно так же на патриотизм немецкого и французского пролетариата не оказал влияния Верден. Мятеж 1917 года во французских войсках был мгновенно подавлен. Настоящая угроза проявилась лишь к концу войны.