Смерть знает, где тебя искать

Омоновцы, заметив, что возле входа происходит странное движение, направились туда.

– Гляди-ка, эфиоп появился, – удивился омоновец.

– И не боится же, сука! – сказал второй милиционер. – Сейчас его повяжу и галичанам сдам.

– Не суйся, – предупредил напарник, – народу сейчас много, толпу он завел, симпатии не на нашей стороне.

– Хрен с ним! Но галичанам сообщить надо, это их проблемы, пусть и расхлебывают, – омоновец направился к телефонному аппарату.

– Абеба, тобой телевидение интересуется, хотят в передаче снять, – говорил Дорогин.

– Кто? – насторожился эфиоп.

– Журналистка одна, Варвара Белкина, если знаешь такую.

– Она, что ли, Белкина? – эфиоп уставился на Тамару, с которой Дорогин забыл его познакомить.

– Нет, не она. Я договориться с тобой хотел, заплатят тебе что-то, опять же, реклама… После того как передачу по телевидению покажут, тебе деньги посыплются в цилиндр, только успевай выгребать…

– Думаю…

Галичане приехали быстро.

– Ну, Петро, мы сейчас этого урода уроем, если только не убежал!

– Убежал – догоним!

Прыгая через две ступеньки, галичане сбежали в подземный переход. Следом за ними торопились трое надсмотрщиков, которые готовы были растерзать Абебу за те унижения, которые им пришлось из-за него пережить.

– Это тот самый мужик, – прошептал галичанину на ухо надсмотрщик, – который нас положил!

– Тем лучше для вас и тем хуже для него, – процедил сквозь зубы галичанин.

Глава 16

Первым угрозу заметил “афганец” Морозов. Но было уже поздно. Надсмотрщик стоял у него за спиной и тянулся рукой, чтобы схватить за плечо юродствующего Абебу. Все, что смог сделать в этой ситуации Морозов, он сделал: крутанул ободья колес назад, свалив надсмотрщика на землю. Абеба было рванулся к стеклянным дверям, но ничего из этой затеи не получилось, сам виноват: собрал толпу, об нее же и ударился.

Галичане уже сбили Абебу с ног и, подхватив под мышки, хотели пробиться к лестнице.

– Снимай, снимай! – шипела Варвара. Николай, как мог, тянулся вверх. Головы любопытных мешали обзору.

– Ах вы, уроды! – крикнул Дорогин, но ударить галичанина не успел, сзади на него набросились двое надсмотрщиков. В давке опрокинули инвалидную коляску вместе с Морозовым.

И, чтобы дезориентировать толпу, один из надсмотрщиков кричал:

– Так их! Так их! Будут знать, как инвалида обижать, как у него деньги отбирать!

Абеба понимал, что пощады ждать не приходится, единственный шанс – попытаться вырваться и тут же юркнуть в метро. Пытаясь выдраться из рук галичан, он не разжимал кулак, в котором хранил жетон.

– А ну, пусти его, подонок! – Дорогин изловчился и, хотя его держали за руки, ударил-таки ногой старшего галичанина в пах.

– По шее его, по шее! – завопил надсмотрщик, занося руку.

Тамара, не помня себя от злости, толкнула бандита в плечо.

– Пустите его!

Но тот лишь отмахнулся, походя ударив женщину по лицу. Вот этого ему не следовало делать. В момент озверевший Дорогин вырвался из рук державших его, сбил с ног одного противника и уже дрался со вторым. Эфиоп извивался, норовя укусить галичанина за шею.

Оператор, уже забыв об осторожности, выбрался из укрытия и, завладев стулом одной из цветочниц, у которой дерущиеся рассыпали и потоптали весь товар, снимал сверху.

Самой здравомыслящий из всех оказалась Белкина. Она, пробыв в подземном коридоре около часа, уже понимала: омоновцы ни Дорогину, ни эфиопу не помогут, следовало притащить сюда милицию с вокзала, которая не в курсе дел, творящихся в переходе.

– Слышь, придется нам вмешиваться, – сказал один омоновец второму, – потому что потом нас в бездействии обвинят.

– Кого спасать будем?

– Ты же сам видел, – усмехнулся омоновец, – они инвалида обидели, хотели деньги забрать! Вот мы сейчас нигера и завалим!

– Осторожнее, – предупредил второй омоновец, – симпатии толпы не на нашей стороне.

– Мне чхать на толпу, милицию нигде не любят! И тут омоновец увидел телеоператора, который балансировал на стуле, захваченном у торговки цветами. Он изо всех сил тянулся вверх, чтобы запечатлеть то, что происходило в гуще толпы.

– Вот урод! Останови его!

Оператор хоть и смотрел в окуляр, но был он парень стреляный – сразу почувствовал приближение милиции. И тут же объектив нацелился на омоновца. Классический кадр – страшное, искаженное оптикой, приближенное к зрителю лицо милиционера, похожее на звериную морду. И затем всепоглощающая рука – словно тень луны, находящая на солнце в день полного солнечного затмения. Микрофон работал и записал не вполне корректную фразу омоновца. Оператор качнулся, но камеру из рук не выпустил. Он оказался на земле, на коленях, прижимая камеру к груди. И тут же, ловко юркнув среди людских ног, оказался по другую сторону толпы. И снова омоновец увидел ненавистный огонек камеры, извещавший о том, что запись идет. Оператор, пьяновато улыбаясь, снимал, подняв камеру на вытянутых руках, отщелкнув экранчик и развернув его к себе.