Смерть знахаря

– Да, – кивнула она и смерила его оценивающим взглядом, прикидывая, кто он такой. Без особого, впрочем, успеха. Для беспокойного клиента, что в ожидании родов пришел договориться заранее с опытной повитухой, или встревоженного мужа, чья супруга занемогла и нуждалась в сиделке, он выглядел слишком уверенным и беззаботным. «Наверное, торговец. Пришел что-нибудь продать!» – заключила акушерка. – Мне ничего не нужно, – отрезала она и собралась закрыть дверь.

– Меня зовут Литтлджон. Инспектор Литтлджон. Мы можем поговорить, миссис Харрис? Я не отниму у вас много времени.

На лице акушерки отразилась тревога, кровь отхлынула от щек, и на горячей коже выступили багровые пятна. Порой она давала негласные советы женщинам в щекотливом положении. Неужели одна из них…

– Входите, – смущенно пробормотала она.

Когда миссис Харрис услышала о цели визита Литтлджона, она почувствовала такое облегчение, что в порыве радости предложила ему остаться и выпить чаю, однако инспектор вежливо отказался.

– Я живу прямо посреди площади, значит, волей-неволей вижу, что вокруг меня происходит, – объяснила миссис Харрис и разгладила на коленях жесткую юбку. – Не могу сказать, что там творилось у мистера Уолла большую часть времени, ведь я спешила до обеда обойти четырех пациенток, а днем принимала роды – это заняло четыре часа, – вдобавок вечером меня ждали двое выздоравливающих. Я видела только, как около полудня старик направился обедать в местный паб «Человек смертный», а потом, после чая, когда я собиралась на обход, в Угловой дом вошли несколько пациентов. Вернулась я около восьми часов, кто-то еще входил к старому Уоллу и выходил от него, но после я отправилась к миссис Барджери на «Болотную ферму». Она совсем плоха, да и ребенок… неизвестно, выживет ли, а муж все пьет, чтобы забыть свои несчастья, говорит: мол, беда не приходит одна. В общем, до дома я добралась около десяти, и к этому времени, похоже, последние пациенты уже разошлись, потому что я видела, как старик идет через площадь прямиком в паб, пропустить стаканчик на сон грядущий.

Литтлджону с трудом удалось прервать поток ее излияний.

– Значит, вы не заметили поблизости незнакомцев? – изловчился он наконец вставить слово.

– Нет. Ни единого. Хотя в окошко-то я не глядела, меня ведь целый день не было дома.

Инспектор подавил желание поспешно метнуться к двери, а женщина между тем готовилась выпустить новый залп сплетен.

– Кого из пациентов вы видели последним, миссис Харрис?

– Старого Гудчайлда, сапожника. Он вывихнул лодыжку… Представьте, оступился на собственном пороге. В темноте. Вот что бывает, когда спускаешь все деньги на выпивку – а он неплохо наживается на починке нашей обуви, – вместо того чтобы приносить их в семью. Кстати сказать, детей у них слишком много…

– Большое спасибо, миссис Аррис, и до свидания! – перебил повитуху Литтлджон.

Женщина не заметила, что инспектор невольно оговорился, пропустив начальную согласную, отчего ее фамилия превратилась в весьма меткое прозвище[7]. Детектив вспомнил о своей обмолвке, когда закрывал калитку, и позднее упомянул о ней в письме к жене, перед которой отчитывался почти так же часто и подробно, как перед Скотленд-Ярдом.

Лавка сапожника примостилась неподалеку на углу, там, где главная улица расширялась и переходила в площадь. Вывеска над дверью мастерской была хорошо видна от садовой калитки миссис Харрис:

Джереми Гудчайлд, сапожник

Ремонт и пошив обуви на заказ

Литтлджон направился к мастерской. В старое темное помещение вела дверь, разделенная по горизонтали на две половины наподобие загородки в стойле для скота. Там, среди нагромождения обувных колодок, инструментов и старой обуви, сидел сапожник и подбивал гвоздями башмак, который, судя по его виду, давно уже отслужил свой век. Это был мужчина средних лет, обрюзгший от недостатка движения и бледный из-за вечного сидения в четырех стенах, с глазами, слезящимися от пьянства, с лысой головой, на которой кое-где торчали редкие волоски, с круглым оплывшим лицом и грузной, нескладной фигурой. Когда Гудчайлд поднялся, чтобы рассмотреть посетителя, Литтлджон невольно вспомнил прикроватные лампы с утяжеленной подставкой, те, что угрожающе шатаются, если их заденешь, но никогда не падают, а стоят крепко, вдобавок гнутся во всех направлениях и разворачиваются куда угодно. Сапожник облокотился на прилавок – он постоянно к чему-то прислонялся, искал опоры: хватался за спинки стульев, приваливался то к шкафам, то к стенам.

Гудчайлд пробормотал приветствие, затем выплюнул в ладонь сапожные гвозди, которые держал во рту, и стряхнул эту липкую массу в коробку с остальными гвоздями.