Читаем Смерть зовется Энгельхен полностью

Смерть зовется Энгельхен

— Немцы, — начал Николай. — Мы не можем взять вас в плен и договорились с вашим капитаном, что, если вы сдадитесь без сопротивления, мы сохраним вам жизнь. Мы отпустим вас. Нам ничего не стоит истребить вас всех, но теперь, перед самым концом войны, нам нет охоты зря проливать кровь, даже немецкую. Вы сами понимаете, что это не от любви к вам. Запомните хорошенько этот день. Возможно, это воспоминание поможет вам в тяжелые времена, которые настанут для вашего народа после войны…

Николай говорил убедительно. Я все перевел. На этот раз они поверили. В группе испуганных пленников начался шум, движение, немцы оживились, стали нетерпеливы. Петер же принялся за уничтожение, он взялся за дело со всей страстью, — стараясь вовсю, — чтобы ничего не осталось. Партизаны его подразделения увлеченно и тщательно разрушали все, что попадалось им на глаза. Сложную и громоздкую авиационную радиоаппаратуру, лампы, антенны, дорогие приборы они уничтожили в первую очередь. Я услышал, как один немец сказал своим:

— Теперь наши не полетят.

Потом очередь дошла до четырех грузовиков, динамо-машины, трансформаторов, персональной капитанской машины, десяти цистерн бензина и нефти. Продовольствие мы нагрузили на две телеги, забрали все одеяла, немцам оставили только их личные вещи. Тарасу досталась еще одна затрещина от Николая, когда он проявил интерес к часам немецкого радиста.

Петер с помощниками полили все бензином, и вскоре воздух наполнился дымом и запахом горящей нефти, жженой резины, тряпья. Я взглянул на часы. Не прошло еще и получаса с той минуты, как мы пришли сюда.

Немцы с тоской следили за огнем. Они успели приободриться, это снова были немцы. Лейтенант спросил громко:

— Когда вы отпустите нас?

— Как только все догорит.

Немцы тихо переговаривались о чем-то. Потом лейтенант выступил вперед:

— А что будет с нашим командиром?

— Он останется с нами.

Немцы разволновались.

— Вы не имеете права. Мы требуем освободить капитана.

Это заявление рассердило Николая.

— Скажи, пусть посмотрят на то, что у них перед глазами.

А посмотреть было на что. Восемьдесят человек, грязных, взлохмаченных, небритых, опоясанных пулеметными лентами — это считалось у нас крайней роскошью, — держали на прицеле пятьдесят невооруженных немцев с поднятыми вверх руками. Партизаны стояли сердитые, нахмуренные, пальцы их готовы были нажать на спуск — и дело было бы сделано. Если бы у кого-нибудь из партизан отказали нервы, если бы хоть один сказал «а что?..». Если бы хоть один немец сделал неосторожное движение… Мне даже хотелось, чтобы произошло что-нибудь подобное.

Немцы поняли. Они замолчали, втянули головы в плечи. Но люди, даже потерявшие себя от страха, все равно не становятся невидимыми.

— Пусть опустят руки, только чтоб без глупостей, — разрешил Николай.

Петер завершил между тем дело разрушения. Его черные, как угли, глаза так и горели яростным сладострастием, он был точно пьяный.

— Спроси капитана: хочет он проститься со своими?

Капитан взглянул на Николая с благодарностью.

— Скажите вашему командиру, что он очень любезен.

— Ерунда, — пробормотал Николай. — Даже перед смертью они со своими глупостями… И слушать-то неловко…

— Немцы, ваш капитан хочет проститься с вами.

— Alles gute, Jungens![16]

— Lebt wohl, Herr Kapit"an![17]

— А теперь — вперед! И поскорее. Лейтенант, примите командование!

Едва успел лейтенант отдать первую команду, как беспорядочная толпа немцев превратилась в солдат вермахта. Они мгновенно построились. Подразделения Гришки и Николая конвоировали их.

— Немцы, запомните этот день! — крикнул им вслед Николай.

Лейтенант отдал команду, немцы зашагали по дороге, с обеих сторон дороги шли партизаны с ружьями на прицеле.

Меня охватила злость. Даже такие минуты ничему не научат их! Выучка, муштра — и все! Ну, постойте же!

— Песню! — закричал я.

Лейтенант удивленно посмотрел на меня.

— Да, вы не ослышались. Песню, маршевую песню, как положено в немецкой армии. Организованно, громко, как можно громче! Эй, песню!

Лейтенант пожал плечами.

— Песню! — приказал он.

— Песню! — повторил левофланговый.

— «Розе-Марие», — предложил низкорослый солдат из последней четверки.

Да, у них все организованно, продуманно, уточнено!

— «Розе-Марие»? Нет, не подойдет!