Смерть зовется Энгельхен

Es zillern die morschen Knochen
der Welt vor dem grossen Krieg.
Wir haben die Ketten gebrochen,
fur uns war’s ein grosser Sieg.

Wir werden weiter marschieren,

wenn alles in Scherben t"allt.
Denn heute hort uns Deutschland,
und morgen die ganze Welt![19]

— Отставить! Начать снова! Вы что, слова перепутали? Забыли?

Германия наша сегодня,
А завтра — вселенная вся! —

вот как там. А ну — еще раз!

— Отставить! Еще раз! — приказал вконец расстроенный лейтенант.

Они запели снова. Пожалуй, только один лейтенант понял, для чего нужна была эта комедия.

Мы довели их до опушки и там остановились. Остановились и немцы.

— Почему стали? Вперед! Вперед с песней!

Они зашагали дальше строем по подтаявшей стерне. Ноги их вязли в грязи, но они ровняли шаг и пели. Время от времени кто-нибудь из них боязливо оглядывался. Правда это или жестокая шутка? Неужели они так дешево отделались? И мы не перестреляем их здесь, на этом поле? Неизвестно, кто из немцев первый пустился бежать… Через минуту бежали все, бежали от смерти. Петер не удержался, выстрелил в воздух. Немцы были уже далеко, но все бежали и бежали.

— Всех их надо было перебить, — не успокаивался Петер.

Я не любил Петера. Мне была отвратительна его жестокость. Он храбрый парень, отчаянно храбрый, немцев бьет по глубокому убеждению, но в моих глазах он разбойник, гангстер. Вся его повадка, его хладнокровие, то, как он держится, как ходит, его внешность, его манеры — все в нем отвратительно. Самое дорогое для него — это оружие.

Я не любил Петера, но в ту минуту согласился с ним. Было бы лучше всех их перестрелять…

— А что было с капитаном?

А с капитаном, в самом деле… Нелегко об этом рассказывать.

Мы воротились на хутор. Пленник наш сидел на земле, полностью покорившийся своей судьбе. Книгу он все еще не выпускал из рук, держал ее так крепко, как будто это была его жизнь.

Я взглянул на блестящий золотом корешок.

— Что это у вас?

— А, «Сага о Форсайтах»… Вы разве знаете? — удивился немец.

— Знаю. Но я знаю и то, что книга эта в Германии запрещена Гитлером.

— Нашему поколению, которое выросло при Гитлере, многое неизвестно. О таких книгах мы ничего не знали. Они не издавались. Да, после войны многое придется наверстывать.

Этому разговору положил конец Николай. Он кивнул по направлению к лесу.

— Возьми двоих…

Я позвал Фреда и Карола. Встал. У капитана задрожали губы. Он понял.

— Идемте, капитан.

Я видел, как тряслись его руки. И все же он сказал эту фразу, неестественную для всякого другого…

— Значит, книгу я не дочитаю.

— Нет.

Мы вели его по оврагу, все дальше и дальше в лес.

— У меня к вам просьба, — обратился он ко мне. — Я решился на это, потому… я считаю, что вы обошлись со мною человечнее, чем заслуживает того немецкий офицер. Ведь мне известно, что происходило там, куда мы приходили. Мои личные вещи — это, правда, мелочи, но, может быть, мать жива еще… У меня здесь неотправленное письмо, на нем адрес…

Он отдал мне письмо, бумажник, медальон и еще какую-то мелочь.

— Только после войны…

Он кивнул. Само собой. Это очень любезно…

Эх, черт возьми, вот я и палач… Ведь этот человек производит на меня в общем хорошее впечатление… Почему я должен убить его? Возможно, при иных обстоятельствах мы были бы добрыми друзьями? Зачем это все? Зачем это нужно? Гитлеровцы, правда, не думают о подобных вещах, уничтожая миллионы людей. Но мы же не гитлеровцы. Только что мы великодушно даровали жизнь пятидесяти, хоть это и было ошибкой. А теперь?.. Имею я право убить этого человека? Да, это партизанское право, ему чужда жалость, ведь враг безжалостен к нам. Но это страшно. Как облегчить ему последние минуты?..

Я хотел спросить его о чем-нибудь, но он заговорил сам:

— Да, эта книга… она не понадобится мне больше…

Я взял книгу. Открыл последнюю страницу, ища год издания. И вспомнил, что в немецких книгах или вовсе нет года издания, или он стоит на титуле. Я взглянул на титульный лист. Джон Голсуорси… «Сага о Форсайтах». И рядом — экслибрис. Очень забавный экслибрис, гравюра, изображающая какую-то музу. И имя. Да, там было имя… «Д-р Армии Вайс»… Доктор Армии Вайс… «У меня к вам просьба…» Доктор Армии Вайс… «Вы обошлись со мною человечнее, чем заслуживает того немецкий офицер…» Доктор Армии Вайс… «Я никогда не убил ни одного русского…» Доктор Армии Вайс… «Ведь мне известно, что происходило там, куда мы приходили…» Доктор Армии Вайс… «Мои личные вещи…» «Может быть, мать жива еще…» Доктор Армии Вайс… «Неотправленное письмо… на нем адрес…»

Кровь ударила мне в голову, все покраснело у меня перед глазами — снег, буквы, книга, лицо немца…

Он увидел. Угадал, что происходит со мной.

— Да… евреи… вы правы. Ничего другого мы не заслуживаем, — прошептал он.