Смерть зовется Энгельхен

— Я рассказывал тебе про Ольгу?

Она вся сжалась. Про Ольгу? Что это еще? Смотри-ка, она уже прибирает меня к рукам, она бережет меня, охраняет от всего, что могло бы стать между нами. И эта ее забота не неприятна мне.

— Вот ты какая! Вовсе нет тебе причины сердиться. Ольга была девушкой Николая.

Тут ей стало интересно.

— Расскажи!

Не стану, раз она такая.

— Нет, мне сейчас не хочется. Ты все испортила.

— Не буду, Володя, больше не буду… Расскажешь?

Ишь, лиса. Конечно, расскажу.

— Хорошо… Но не про Ольгу.

Судная ночь

Фаустпатрон — страшное противотанковое оружие даже в руках одного человека. Он пробивает самую прочную бронированную обшивку и производит внутри танка уничтожающий взрыв.

«Сигнал», № 9/1944

Ночью мы провели операцию, пожалуй, самую большую за все время существования отряда. Группами в пять человек мы отправились по радиусам, равным примерно пятидесяти километрам, и уничтожили все электрические и телефонные провода в округе; мы повалили все столбы электропередачи, перерезали целые километры кабеля, расколотили тысячи фарфоровых изоляторов. Собственно, мы могли бы ограничиться одними изоляторами, в то время их уже ничем нельзя было заменить.

Петер в ту ночь взорвал мост через Влару и в трех местах повредил железнодорожное полотно. Красный же Лойзик пустил под откос товарный состав. В целом крае погас свет — несколько дней не будет электричества на оружейном заводе во Всетине, остановятся станки, ни одной гранаты не получат фашисты со своих складов. Перестрелка — это, конечно, очень важно, убивать фашистов является целью каждого партизана, но едва ли мы когда-нибудь раньше нанесли столько вреда, столько невозместимых потерь немецкой военной машине, как в ту ночь. Темно стало в городах и деревнях, остановился транспорт, прекратилось производство, парализовало всю жизнь. Дерзость этой операции нагляднее, чем любое неожиданное нападение на сторожевые посты врага; операция эта должна была показать жителям оккупированной страны, что мы здесь, что мы сильны, что нас много и мы на многое отваживаемся. Когда мы нападаем на немецкий военный отряд, никто не видит этого, немцы быстро хоронят своих мертвецов, заметают все следы, и пусть даже население и преувеличивает вражеские потери, удесятеряет число убитых — все равно: никто ничего не видел, никого не было. А тут — такое чувствительное доказательство нашей боеспособности, находчивости, на таком большом пространстве мы сделали жизнь немцев почти невыносимой. Все, кто нынче вечером зажжет свечи, — не у всех, правда, и свечи найдутся, — все будут знать: это — партизаны…

Перед утром, усталые, мы возвращались в Плоштину, настроение у всех было хорошее, удачная операция придавала нам сил. Николай с довольным лицом принимал рапорта. Все прошло благополучно, без помех. Немцы были захвачены врасплох. Одно то, что диверсии произошли сразу в стольких местах, было так неожиданно, что ни о каком контрударе и речи быть не могло. Не скоро смогут они даже определить размеры своих потерь, не говоря уже о возможности устранения результатов нашей операции.

Мы горячо обсуждали события ночи. Ребята из пятерки Тараса более часа пролежали в канаве, пока мимо проходила нескончаемая колонна немцев — грузовики, пушки, упряжки лошадей… Как только проехала последняя повозка, Тарас дал команду стрелять. Среди немцев возникла паника, они тоже открыли беспорядочную стрельбу, но наши уже были далеко за холмом и оттуда слышали немецкую автоматную очередь, отдельные ружейные залпы; ребята утверждали, что слышали даже минометы.

Ладик привел троих — они остановили нашу пятерку на шоссе и заявили, что хотят идти с партизанами. Молодцы были что надо, им сразу же вручили оружие. Будет опять волнующий день, целый день рассказов, самовосхвалений, преувеличений, рассуждений о совершенном. Да, будет о чем поговорить, а завтра произойдет что-нибудь новое, другое, такова наша жизнь — день отдыха, два дня, полные трудов, опасности, тяжелых переходов, боев, наступлений, отходов, страха.

Николая радовало настроение отряда. Приходили все новые пятерки, приходили, громко переговариваясь, их весело встречали. Николай даже не ругался, что все так громко кричат. Явился и Фред и доложил, что те двое вели себя образцово, пилили столбы, как сумасшедшие. А вдруг я был к ним несправедлив? Ведь если я был прав, они узнали уже все, что было им нужно, и ночью могли легко и незаметно убежать.

— Приходи к Анделе, — сказал Николай, — будем листовку составлять.