Смерть зовется Энгельхен

Это было роковое решение. Именно на него рассчитывали немцы. Им известно было, что мы вычерпаны до предела, что нам нечего есть. Что мы могли сделать? Только перейти границу. А там — фронт. Они разгадали наш план…

Мы выворотили пограничный столб; эти пограничные столбы всегда вызывали у нас ярость, и мы выворачивали их, не думая о том, к чему это может привести. Только выворотили этот столб — раздалась стрельба. Кто-то из залегших немцев не выдержал. Выстрелил еще до команды. Так это началось.

— Ондрик, Ондрик, что с тобой? — вскрикнула Иожина, бросаясь к нему.

С лесной опушки застрекотал пулемет. Иожина свалилась.

— Иожина, Иожина! Сюда!..

Она не тронулась, только слабо застонала. Я подполз к ней, оттащил ее в лес. Она очень страдала. Я разорвал ее блузу. Белая грудь ее, столько раз дававшая приют и утешение, была прострелена в трех местах.

Я гладил ее по волосам.

— Больно, Иожина?

Она отвечала только взглядом.

Очень, очень больно… Открытым ртом она ловила воздух. Старалась побороть боль. Она не могла дышать.

Потом привстала, опираясь на руку, и тут же снова опустилась на землю. Глаза потускнели. Из уголка рта потекла струйка крови. Она умерла молча.

Я опомнился и обнаружил, что остался один. За спиной и с другой стороны леса слышалась бешеная стрельба. Отряд отступал. Я услышал голос Петера, его крик: «В собак, ребята, стреляйте в собак!»

И в тот же миг на меня бросился огромный взбешенный пес. Я выстрелил в него из пистолета. Пес завыл, перевернулся в воздухе, снова упал на землю и начал яростно рыть ее лапами. Показались немцы, я был к ним ближе всех. Откуда-то звал меня Димитрий:

— Володя! Отступаем!..

Я пополз назад, к своим. И натолкнулся на плавающего в луже крови Беньямина.

— Возьми винтовку, отдай… обязательно верни ее хозяину после войны.

Ему нельзя было помочь, волкодав перегрыз ему горло. Пес издыхал рядом, Беньямин успел разрезать ему брюхо.

Нам пришлось бросить там убитых товарищей — Ондрика, Беньямина.

Немцам не удалось доконать нас неожиданным ударом: мы вырвались.

Атакуй они нас сразу, нам бы не уйти. Я слышал злобную немецкую ругань. Командир эсэсовцев грозил подчиненным отдать их всех под суд. И собак отдаст под суд? Наверное, и собак. Ведь и они отступили, они теперь боялись русских автоматов.

Я спускался вниз от дерева к дереву. Лес был хорошим прикрытием. Немцы не прекращали стрельбы, но чувствовалось, что стреляли они без всякой охоты, несмотря на страшные угрозы.

Кто-то крикнул:

— Нас настигают!..

Я догнал своих, они шли, сбившись в кучку.

— Петер, нас окружают… — кричал Фред нашему командиру в самое ухо.

Петер низко склонил голову.

— Это конец… Придется сдаваться…

Тут же его сбил с ног страшным ударом Димитрий. Петер встал. Он вытирал рукавом кровь с лица и с испугом смотрел на грозного Митю, который стоял над ним, готовый убить его наповал.

— Ты что сказал? Что сказал, скот? Вставай и командуй, не то душу из тебя вытрясу!

Димитрий был страшен, страшен в эту минуту! Я знал, что он ненавидит Петера, но теперь в нем говорит не ненависть, а только разум.

Петер смотрел то на одного, то на другого, как будто искал защиты. Защиты он не нашел, в наших глазах был смертный приговор. Он медленно приходил в себя.

— Что же будет? — непримиримо спросил Димитрий.

Времени на размышление не оставалось. Немцы были у нас под ногами.

И тут Петер опомнился, точно сбросил с себя большую тяжесть.

— Мы не пойдем вниз, будем подниматься навстречу им! Этого они не ожидают.

Мы стали подниматься по склону. Скоро мы встретились с немцами. И открыли стрельбу. Слева от меня кто-то упал. Кто-то вскрикнул справа от меня:

— Добейте меня, ребята, добейте!

Это Франтик. У меня не было времени посмотреть, что с ним, я не мог ему помочь. Только протянул пистолет:

— Возьми!

Не успел я повернуться, его уже не было.

И мы стали снова спускаться по лесистому склону, туда, где нас не ждали немцы, в единственное место, где они нас не ждали. Вслед за нами ревели немецкие команды, мы слышали топот, треск веток, выстрелы. Стреляйте, стреляйте сколько угодно!

Еще нет, Энгельхен, еще нет!

Напрягая последние силы, мы миновали долину и снова поднялись на гребень противолежащих гор. Нас оставалось только двадцать человек. Один серб, один русский, двое немцев. Нет Иожины, нет раненого Ондрика.

Мы блуждали по неизвестному лесу без цели, безразлично было, куда мы пойдем. С тоской ожидали мы ночи, ночью мы снова собьем немцев со следа, снова выберем неожиданное для них направление. Но когда пришла ночь, мы сели и развели костры. И не выставили караула. У всех была одна мысль — завтра. Завтра травля кончится так или иначе.

Наступил страшный день. С самого утра раздался лай. Совсем близко.

Не время ли было распускать отряд? Разойтись? Пробиваться поодиночке? Да, пришло время.

— Петер, распускай отряд, пусть все разойдутся, еще раз обманем немцев…

Мы остановились. Петер сказал: