Смертельная белизна

На ней тяжким грузом лежала вина за родительские траты на ее свадьбу и за предстоящие объяснения матери и отца с родными и знакомыми по поводу недолговечности этого брака, но хуже всего была перспектива бесконечных материнских нотаций и жалостливых утешений. Меньше всего ей сейчас хотелось возвращаться, следуя совету матери, в Йоркшир, чтобы кутаться в одеяло на своей кровати – свидетельнице худших времен в ее жизни.

После двух дней хождения по теснящимся друг подле друга домишкам в поисках жилья Робин внесла залог за угол в комнатенке на шестерых в Килберне и получила разрешение въехать на следующей неделе. Каждый раз, когда она вспоминала это место, ей становилось дурно от переживаний и тревог. В свои двадцать восемь лет она готовилась к роли самой старой из жильцов.

Чтобы приободрить Страйка, Робин вышла из машины и предложила взять у него вещмешок, но босс прокряхтел, что справится сам. Когда брезентовый тюк ударился о днище «лендровера», она услышала громкий лязг металлических инструментов и нервно содрогнулась.

У Страйка, который окинул Робин беглым оценивающим взглядом, усилились худшие подозрения. Бледная, с черными кругами под глазами, она выглядела опухшей и изможденной одновременно, а еще вроде бы похудела за те несколько дней, что он ее не видел. Жену одного его армейского друга, Грэма Хардэйкра, из-за неудержимой рвоты положили в больницу на раннем сроке беременности. Возможно, одна из «важных встреч» Робин была посвящена решению той же проблемы.

– У тебя все нормально? – пристегивая ремень безопасности, грубовато спросил Страйк.

– Все хорошо, – в сотый раз ответила она, приняв его жесткость за раздражение по поводу долгой поездки в метро.

Из Лондона они выезжали молча. Когда автомобиль наконец-то свернул на трассу M40, Страйк сказал:

– Паттерсон тут как тут. Сегодня утром следил за офисом.

– Да что ты?!

– У твоего дома никто не отирался?

– Насколько мне известно, нет, – сказала Робин после секундного замешательства.

Не о том ли хотел предупредить Мэтью, когда разыскивал ее в Мэссеме?

– Утром выехала без проблем?

– Да, – почти честно ответила Робин.

После разрыва с Мэтью она не переставая думала, как бы сообщить Страйку о крахе своего замужества, но пока не нашла таких слов, которые можно произнести без тени волнения. Это выбивало ее из колеи. Что тут сложного? – спрашивала она себя. Страйк ведь друг и коллега, он был с ней, когда она отменила свадьбу; он знал, что Мэтью изменял ей с Сарой. Казалось бы, открыться можно между делом, в разговоре, как она и поступила при встрече с Рафаэлем.

Но здесь имелась одна загвоздка: в тех редких случаях, когда они со Страйком делились откровениями о личной жизни, один из них всегда бывал не вполне трезв. В остальное время оба сохраняли глубокую сдержанность, несмотря на параноидальное убеждение Мэтью, что на работе они только и делают, что предаются разврату.

Правда, ей мешало и кое-что поважнее. Именно Страйка она у себя на свадьбе обняла на лестничных ступенях; именно ради него она в своем воображении, пока таинство брака еще не свершилось, бросала мужа; именно он не шел у нее из головы, когда она во время медового месяца бродила по ночному пляжу, оставляя за собой борозду на белом песке и думая: уж не влюблена ли она в этого человека? Она боялась выдать свои мысли и чувства, поскольку была уверена, что малейшее подозрение Страйка о его разрушительной роли как в начале, так и в конце ее семейной жизни, равно как и его малейшее подозрение о ее панических атаках, наверняка прервет их рабочие отношения.

Нет, ей следовало брать пример с него: быть независимой и мужественной, достойно переносить удары судьбы и хромать дальше, не отступая и не отворачиваясь от цели, даже если судьба готовила ей неприятный сюрприз на дне лощины.

– Как по-твоему, что нужно Паттерсону? – спросила она.

– Время покажет. Твои встречи нормально прошли?

– Нормально, – сказала Робин, чтобы отвлечься от мыслей об арендованной живопырке и о студенческой парочке, которая показывала ей квартиру, косясь на взрослую тетку – только ее и не хватало в этой тесноте. – Там сзади, в сумке, есть печенье. Чая нет, уж извини, но при желании можем куда-нибудь заскочить.

Термос остался на Олбери-стрит, в числе тех вещей, которые она забыла прихватить из дома, когда вернулась туда в отсутствие Мэтью.

– Спасибо, – сказал Страйк, хотя и без особого энтузиазма.

А сам подумал: не может ли очередное появление печенья на фоне его добровольной диеты считаться обычной прихотью, еще одним доказательством беременности его договорного партнера?

У Робин в кармане зазвонил телефон. Она не шелохнулась. За это утро ей уже дважды поступали звонки с одного и того же неизвестного номера, и она опасалась, как бы это не оказался Мэтью, который, обнаружив, что его номер заблокирован, позаимствовал чужой мобильник.

– Не будешь отвечать? – спросил Страйк, глядя на ее застывший бледный профиль.

– Мм… я же за рулем.

– Хочешь – давай я отвечу.

– Нет, – отрезала она чуть быстрее, чем нужно.