Смертельная игра

— Ну и в чем дело, выкладывайте, — злобно бросает он.

Я показываю удостоверение, сознавая, что ни одно слово не может заменить дело.

— Ну и что! — бормочет он воинственно. — Я в порядке!

— С твоей совестью, может быть, потому что она сговорчива; но не со мной, дружок. И позволь мне эту смелую метафору: сейчас, когда ты распростерт, тебя следует положить на лопатки!

— Что?

— Я обвиняю тебя персонально в убийстве и попытке убийства. С твоим послужным списком, который бы обесчестил и общественный сортир, тебе грозит вышка, это точно!

— Что за кривлянье? Я ничего не знаю!

— Однако с твоими способностями гонщика ты бы мог участвовать в соревнованиях, дружок!

— Но…

Он затыкается, так как Берю выписывает ему пилюлю по рецепту врача. Нижняя губа уголовника лопается.

— Это научит тебя держать пасть закрытой! — ворчит Толстый.

— Позволь, — говорю я своему приятелю, — я как раз наоборот хочу, чтобы он ее открыл…

— Мне нечего сказать! — говорит Меарист с суровой убежденностью.

Я подмигиваю службе сервиса Мишлин. Берю, который умеет читать сквозь полузакрытые веки, достает зажигалку и проводит пламенем по подошве ног парня. Тот испускает пронзительное си бемоль, эхо которого прокатывается по квартире.

— Давай включим радио, — говорю я.

На этот раз Меарист смекает, что попал, как кур в ощип.

Пока Филип греет, я объясняю ему.

— Ты пойми, парень. Мы здесь не в Конторе, можем себе позволить любые фантазии. Мы будем работать с тобой, пока ты не расколешься. После чего смотаемся, а за тобой приедут жандармы. Они напишут рапорт, что ты стал жертвой сведения счетов, а обвинения, которые ты, возможно, выдвинешь против нас, обернутся против тебя, это понятно и ребенку.

— Я ничего не знаю!

Я показываю ему перчатку.

— Вот перчатка, которая принадлежит тебе. Это легко проверить. Так вот, она составляет чудесную пару с той, которую ты обронил на железнодорожные пути в день убийства!

Меарист слегка зеленеет Он начинает думать, что в его гороскопе есть пробелы!

— Ты все еще ничего не знаешь?

— Нет, честное слово! Это не моя перчатка!

— О'кей! Ты можешь продолжать, Берю!

Толстый только этого и ждал! К счастью, по радио в это время исполняют Вагнера. Прекрасная музыка, это я вам говорю. Лучшего аккомпанемента и не придумаешь. Заметим, чтобы быть справедливыми: поет не Вагнер, а Меарист. Это настоящий Войгнер! У него бас, который вогнал бы в тоску Арманда Местраля. Когда он хорошо распелся, я делаю знак моему Регенту-Повару прервать партию гриль-грума. Я не люблю запаха паленого поросенка; вашего славного Сан-Антонио воротит от этого!

— Послушай, Меарист, — нашептываю, — я не хочу утомлять тебя лишними вопросами; мне достаточно ответа на один: где скрываются остальные члены банды летучих мышей?

Но он не отвечает. Он бледно-зеленый, сводник мисс Недотрог.

И обливается потом, как камамбер Берюрье.

— Мне плохо, — задыхается он. — О! Мне плохо… Мне больно!

Он корчится.

— Не будь тряпкой, маленький ожог, мужчины от этого не умирают!

Во всяком случае, не похоже, чтобы он притворялся. Он задыхается. Я замечаю, что его лицо посерело.

Боже праведный! Нет, не баловство Берюрье привело его в такое состояние, а может, этот хрен сердечник!

— Ну хватит, ты прекратишь ломать камедь? — заявляю я.

Он вызывает жалость. Я поднимаю его веко и рассматриваю роговицу.

— Боже мой! — восклицаю я. — Они тебя отравили, твои приятели! Когда ты разделался с моим инспектором, они решили, что дело может принять плохой оборот для тебя, они приняли меры предосторожности!

— В животе! Царапает… Когти!

Толстый в нерешительности от всего этого.

— Он разыгрывает Даму с бегониями, что ли? — говорит он.

Я указываю на изможденное лицо Меариста, капельки пота, усыпавшие его свинцовую кожу.

— Во всяком случае это хорошо разыграно!

А тот агонизирует по-настоящему:

— Пить! Пить! — стонет он.

— Подай ему воды! — приказываю я Берю.

Сочувствуя, несмотря ни на что, он повинуется и в своей заботливости доходит до того, что поит умирающего. Меня охватывает тоска.

— Слушай меня, Меарист, эти подонки опаснее, чем все убийцы твоего калибра. Мы должны их достать. Это главное. Скажи, где они, и мы отомстим за тебя!

Рот его стал впалым. Он закрывает глаза.

— Отель…

— Отель какой? Говори быстрее, парень, быстрее!

— Цветов… в Сен…

Он замолчит сейчас…

Я тру ему виски мокрой тряпкой.

Тогда он снова открывает глаза и смотрит на меня (прошу вас верить, впрочем, если вы не верите, мне на это наплевать) трогательным взглядом.

— Сен-Жермон…

— Де-Пре…?

— Нет! ан… ан…

— Ан-Ле?

Вздрагивание век — весь ответ.

Он еще произносит:

— Осторожно, хозяин — их приятель!

На этот раз он теряет сознание.

— Вызови врача, — говорю я Берю. — мы не можем оставлять человека подыхать так.

— Ты что? Псих, что ли? — непочтительно отзывается Толстый. — Я не успею даже добежать до угла штрассе, как он отправится к высшим людям. Братишка в состоянии комы!

Он прав, мы уже ничего не можем сделать для Меариста. Решительно, банда летучих мышей расположена к яду.

— Сматываемся! — говорит Берю, забирая обе пары наручников.

— Меня смущает, что мы оставляем его одного.

Опухоль сморкается в ладонь.