Смертельная игра

— Я как раз собираюсь об этом рассказать, мама, — ответил Либерман.

Он оглядел сидящих за столом. Все члены семьи смотрели на него вопросительно. Один только Мендель казался абсолютно спокойным.

— В прошлый четверг, — начал Либерман, — я сделал предложение Кларе Вайс. — Он остановился, наблюдая за реакцией слушателей. — И… я счастлив сообщить вам, что она приняла его. Мы помолвлены.

Напряженную тишину взорвали громкие выкрики и аплодисменты. Ребекка встала и, подбежав к сыну, бросилась ему на шею. За ней последовали Лея и Хана, и через несколько секунд Либермана обступили растроганные, плачущие близкие, которые обнимали, целовали и поздравляли его. Эта суета началась так внезапно, что напугала маленького Даниэля, который громко заревел, добавив к общему шуму и свой голос. Когда Либермана наконец отпустили мать и сестры, оказалось, что отец тоже стоит рядом. Старик раскрыл объятия.

— Поздравляю, мой мальчик.

— Спасибо, отец.

И они обнялись, впервые за много лет.

24

Комната для допросов была очень скудно обставлена: стол и несколько простых деревянных стульев. Спартанскую пустоту немного скрашивал фотопортрет вездесущего Франца Иосифа. Старый император, словно божество, смотрел вниз, излучая добродушие. Казалось, там, наверху, он готов хоть вечность ждать от преступников признаний.

И снова инспектора удивляла и раздражала манера Либермана задавать вопросы, не относящиеся к делу. Даже Натали Хек была в недоумении. Очевидно, она ожидала, что ее будут допрашивать более пристрастно, что «доктор» заставит ее сказать больше, чем она собиралась. Вместо этого Либерман чересчур долго расспрашивал о ее ремесле, а потом зациклился на том, насколько хорошо Натали знает гардероб фройляйн Лёвенштайн. Райнхард наблюдал, как страх на лице фройляйн Хек сменился облегчением, а затем замешательством.

— У нее было три шелковых платья?

— Да, — ответила Натали Хек, — насколько я знаю. Красное, которое она купила в «Таубенраух и Цие», магазине на Мариахилфер-штрассе, зеленое и синее от Берты Фёрст. С последним она иногда носила красивую брошь в виде бабочки.

— И все они были отлично сшиты? Хорошего качества?

— Да, конечно. Шелк был очень дорогой, я думаю, китайский. И скроены прекрасно, особенно то, от Фёрст, хотя такие фасоны и не каждому придутся по вкусу.

— Почему?

— Кому-то они могут показаться нескромными.

— А вам?

— Я… — Натали запнулась, но потом подняла подбородок и с достоинством заявила: — Мне было бы неловко носить такое платье.

Райнхард подавил зевок и посмотрел на свои карманные часы.

— Итак, — продолжал Либерман, — фройляйн Лёвенштайн надевала одно из этих платьев каждый четверг вечером?

— Да.

— Для таких случаев она не надевала другие платья?

— У нее было бальное из черного бархата… и еще одно старое атласное… Но она их перестала носить некоторое время назад.

— Они были хуже?

— Да. На бальном платье износились манжеты.

— Скажите, фройляйн Лёвенштайн одинаково любила все три шелковые платья? Или какому-то отдавала предпочтение?

— Чаще всего она носила синее, но, думаю, это потому, что оно удобнее.

— Откуда вы это знаете?

— Очень просто, — сказала Натали Хек, улыбаясь, потому что она попросила меня его расставить. Сказала, что это платье всегда было ей немного узко.

Либерман сделал небольшую паузу. Заметив приставший к брюкам волос, он стряхнул его на пол. Затем снова обратился к фройляйн Хек с вопросом:

— Это не показалось вам необычным?

Натали не поняла вопрос. Сжав губы, она смотрела в одну точку, ее большие глаза были широко открыты и казались наполненными какой-то темной жидкостью.

— Странно, не так ли? — продолжал Либерман. — Разве хорошо сшитое платье может быть узко? Могла ли модистка с хорошей репутацией, вроде фрау Фёрст, сделать такую элементарную ошибку?

Натали Хек пожала плечами.

— Такое бывает. Можно снять мерки, а потом… — она развела руками.

Либерман замолчал. Он снял очки и стал протирать их носовым платком. Затем положил платок в карман и, разглядывая стекла, небрежно произнес:

— Фройляйн Хек, зачем вы приходили в квартиру герра Брауна?

Натали Хек, очевидно, удивила такая перемена: разговор принял неожиданный и менее приятный для нее оборот. Райнхард прекратил подкручивать усы и выпрямился.

— Герр Браун мой друг, — сказала фройляйн Хек.

Либерман снова снял очки и посмотрел молодой женщине прямо в глаза. Она отвела взгляд и слегка покраснела.

— Вы часто приходите к господину Брауну… одна?

Натали покачала головой:

— Нет, нет. Герр Браун мой друг. Мы не…

— Пожалуйста, — перебил ее Либерман, — простите меня. У меня не было намерения обвинить вас в чем-либо неприличном. — Затем, тщательно подбирая слова, он добавил: — В легкомысленном поведении.

Натали Хек густо покраснела. Выбитая из колеи, она принялась защищаться, искажая правду.

— Я была в квартире господина Брауна всего несколько раз. У него не очень крепкое здоровье, он часто болеет. В воскресенье, когда меня остановил полицейский, я… беспокоилась, хотела узнать, все ли с ним в порядке.

— Вы знаете, где он может быть сейчас?