Шаги отзывались гулким эхом. Мы вошли в неф — сумрачную галерею, украшенную резными столбиками-колоннами. Через тридцать шагов новый вестибюль — начало жилой башни. Нереально высокий потолок — куда такой? Слева две винтовые лестницы: рядом с нами северная, в дальнем конце зала — южная. Между лестницами еще один арочный проем — видимо, выход на террасу, к морю. Напротив, на западной стороне, тяжелые дубовые двери.
— Запоминайте хорошенько, Вера Владимировна. Комнаты дворецкого и горничной. Между ними кухня, совмещенная с обеденным залом.
С ощущением какой-то ирреальности я по стопам Бригова поднялась на второй этаж. В нормальном доме это был бы четвертый. Непривычно просторный коридор. На видимом протяжении — массивные колонны с вычурными капителями. Узоры в форме виноградных гроздьев. (Плитчатый известняк, — буркнул на ходу Бригов, — На века возводили.) В глубоких нишах — двери. Каждую дверь обрамляет собственный декор: на одних цветочные барельефы, на других какие-то сцепки из охотничьей жизни, на третьих — переплетения геометрических фигур. Чересчур тяжелое великолепие. Игра объемов и форм. Но в сущности обычная коридорная система, не понаслышке знакомая каждому россиянину. Вот кабы не эти обескураживающие архитектурные излишества...
— Ваша усыпальня на южной стороне, — объявил Бригов. — Пройдемте.
Этот огромный коридор не был глухим. Мы дошли до середины, когда слева открылся еще один, перпендикулярный главному. Значительно уже и короче. Он заканчивался массивной дверью с витражом из цветного стекла, через который и проникал в коридор тусклый свет. Я вопросительно посмотрела на Бригова.
— Лоджия, — пояснил сопровождающий. — Если угодно, широкий балкон. Нависает над террасой и служит неплохой смотровой площадкой. Если вам захочется полюбоваться морем, то милости просим.
Мы отправились дальше. Я обратила внимание на очередную не очень приятную «мелочь». В этом коридоре отсутствовало электрическое освещение. Ни на стенах, ни на потолке я не увидела ламп. Лишь по колоннам на уровне плеч были развешаны какие-то тяжеловатые подсвечники-жирандоли. Но гильзы для свеч были пусты, да и вообще трудно представить, что в наше время можно жить при лучинах. В дневное время суток освещения хватало — свет поступал от лестничных пролетов, снабженных узкими оконцами, и от «аппендикса» на лоджию, но как, интересно, здесь выкручиваются в ночное время, когда не видно ни зги?
— А вот и ваша комната, — распахнул Бригов последнюю дверь на южной стороне. — Добро пожаловать, располагайтесь.
Я шагнула за порог, машинально отметив, что дверь почти не заскрипела, а комната выходит на восток, к морю. На гостиничный номер это помещение тянуло с сильной натяжкой. Или вовсе не тянуло. Не бывает таких гостиниц. Верно подметил Бригов — усыпальня. Огромный жутковатый холл с полузадернутыми портьерами на окне. Громоздкая паровая батарея в углублении под подоконником. На потолке остатки былых украшений, фигурные укосины между потолком и стеной в форме каких-то крылатых кошачьих с разинутыми пастями и ядовитыми жалами. Воплощения человеческих грехов, не иначе. Стены идеально ровные, но в грязно-бурых, вряд ли отмывающихся разводах. В принципе не грязно. Но обстановка скудная и пахнет плесенью. Помимо пыльных портьер — увесистый стол с резными ножками, пара стульев, низкая тахта с комплектом белья на одного человека. В изголовье чугунный светильник с электрической (неужели?) лампочкой под тряпичным абажуром.
— По-спартански, согласен, — оценил мои лицевые ужимки Бригов. — Царица Клеопатра жила получше. Но на четыре дня, думаю, сойдет.
— Да, конечно, о чем речь. Лишь бы не в склепе, — отшутилась я. — Где наша не пропадала?
— Золотые слова. — Бригов подошел к столу и поставил мою сумку на сложенную треугольником скатерть. — А теперь пойдемте, осмотрим мою холостяцкую берлогу. Она как раз над вами.
— А это еще зачем? — испугалась я.
Бригов в третий раз удивился — давно я не давала ему повода.
— А вы не собираетесь делать репортаж на заданную тему? — Он снова сместил в кучку брови и сделался далеким и холодным.
По правде говоря, я не собиралась делать репортаж. Я бы охотно сделала ноги.
— Ну что вы, Вадим, — попыталась я изобразить наивность. — Просто не представляю, какое отношение к моему репортажу имеет ваша, как вы остроумно выразились, берлога. В ней будут происходить заметные события?
Бригов расслабился и вновь озарился плакатной улыбкой.
— Ценю ваш острый язык, Вера Владимировна. Никаких событий в моей усыпальнице происходить не будет. Это бы выглядело по меньшей мере странно. Но вы имеете право посещать любые уголки этой крепости — когда вам вздумается и по любому поводу. Я скажу больше — это ваша первейшая обязанность. — Он медленно окинул меня взглядом покупателя-оценщика и зачем-то добавил: — Если вы, конечно, журналистка... Я имею в виду, толковая журналистка...