Смертельная любовь (pассказы)

– Что Валери не могла совершить это преступление и что того бродячего убийцу вряд ли когда-либо обнаружат. Также следовало бы выразить благодарность Заре. Какое любопытное совпадение! Мне думается, мы могли бы назвать это маленькое дело «Король треф». А вы как думаете, мой друг?

Лицо Елены [5]

Мистер Саттерсуэйт был в опере и в одиночестве сидел в первом ряду пустой ложи первого яруса.

Снаружи на входной двери была прикреплена карточка с его именем. Восторженный почитатель и знаток всех видов искусства, мистер Саттерсуэйт особенно любил хорошую музыку и ежегодно подписывался в Ковент-Гарден[6] на ложу, которой пользовался по вторникам и пятницам на протяжении всего сезона.

Правда, мистер Саттерсуэйт редко смотрел спектакли в одиночестве. Он был компанейским джентльменом, хотя и невысокого роста, поэтому любил, чтобы его ложа была заполнена элитой того мира, к которому он принадлежал, а также сливками артистического мира, в котором он тоже чувствовал себя как дома. Сегодня мистер Саттерсуэйт был в одиночестве, потому что его подвела графиня. Она была не только красивой и известной в обществе женщиной, но и хорошей матерью. На ее детей напала широко распространенная и неприятная болезнь, известная под названием «свинка», и графине пришлось остаться дома, предаваясь бессмысленным беседам с тщательно накрахмаленными медицинскими сестрами. А ее муж, который был отцом вышеупомянутых детей и чей титул она носила, воспользовался моментом и сбежал. Ничто в мире не утомляло его больше, чем музыка.

Поэтому-то мистер Саттерсуэйт и остался в одиночестве. В тот вечер давали «Сельскую честь» и «Паяцы». А так как первая ему никогда не нравилась, то он прибыл как раз в тот момент, когда занавес скрыл от зрителей смертельную агонию Сантуцци, и у него появилась возможность осмотреть зрительный зал глазами эксперта до того, как все отправятся наносить визиты или бороться за чашку кофе или бокал лимонада. Мистер Саттерсуэйт настроил бинокль, посмотрел на зал и, произнеся мысленно молитву, приготовил в голове план, который позволил бы ему заполучить компанию на этот вечер. Правда, этому плану так и не суждено было сбыться, так как, выйдя из ложи, он наткнулся на высокого темнолицего мужчину, которого сразу же узнал, почувствовав прилив приятного возбуждения.

– Мистер Кин! – воскликнул мистер Саттерсуэйт.

Он схватил своего друга за руку, сжал ее так, как будто боялся, что мистер Кин немедленно растворится в воздухе, и сказал с решительным видом:

– Вы должны перейти ко мне в ложу. Ведь вы же здесь один?

– Я совсем один и сижу в партере, – ответил мистер Кин с улыбкой.

– Тогда все в порядке, – с облегчением выдохнул мистер Саттерсуэйт. Если бы кто-то удосужился понаблюдать за ним со стороны, то увидел бы, насколько комичны его манеры.

– Вы очень добры, – сказал мистер Кин.

– Вовсе нет. Для меня это большая честь. А я и не знал, что вы любитель музыки.

– По некоторым причинам я люблю «Паяцев».

– Ах да, ну конечно, – сказал мистер Саттерсуэйт, кивая с умным видом, хотя, сказать по правде, он не мог объяснить, почему это сказал. – Меня это не удивляет.

Услышав первый звонок, они прошли в ложу и там, облокотившись на барьер, стали наблюдать, как зрители заполняют партер.

– Какая красивая женская головка, – неожиданно заметил мистер Саттерсуэйт.

Биноклем он указал на место в партере почти прямо под их ложей. Там сидела девушка, лица которой не было видно – только волосы золотистого цвета, походившие на шапочку, исчезавшую на белоснежной шее.

– Греческая головка, – с трепетом заметил мистер Саттерсуэйт. – Абсолютно греческая. – Он счастливо вздохнул. – Знаете, меня всегда удивляло, насколько в мире мало людей, чьи волосы им бы шли. А теперь, когда все носят короткие стрижки, это стало еще более заметно.

– А вы очень наблюдательны, – заметил мистер Кин.

– Да, я замечаю многое, – признался мистер Саттерсуэйт. – Очень многое. Например, я сразу же заметил эту головку. Рано или поздно я захочу взглянуть на ее лицо, хотя уверен, что мы разочаруемся. Один шанс из тысячи, что нам повезет.

Не успел он договорить, как люстры в зале погасли, послышался стук дирижерской палочки и началось действие. В тот вечер пел молодой тенор, о котором говорили, что он новый Карузо. Газеты с великолепным апломбом писали, что певец то ли югослав, то ли чех, то ли албанец, то ли венгр, то ли болгарин. В Альберт-Холле[7] он дал великолепный концерт, программа которого состояла из песен его родных холмов в сопровождении специального оркестра. Этот оркестр играл как-то приглушенно, хотя некоторые критики уже успели написать, что он «слишком великолепен». Настоящие музыканты отказались от комментариев, понимая, что ухо должно привыкнуть и настроиться на такую музыку, прежде чем начинать ее критиковать. А сегодня вечером многие любители с облегчением убедились, что Йошбим может петь и на итальянском языке, с использованием стандартного набора вздохов и кривляний.