Смертельная схватка

Сложно было поверить, но за то время, пока они были вместе, даже успели сдружиться сикось-накось. Нашли общий язык, общались о том, о сём. Со стороны даже сложно было представить, что они буквально из разных миров, разных вселенных. Он – соблюдающий целибат, строгую веру и чистоту языка воин, монах, судья и палач в одном лице, истребляющий под корень таких, как Эльвин. Она же – обладающая магией молодая девушка, плюющая на заповеди Великой Альды и не испытывающая стыда от своей сексуальности, своей похоти, как и почти все маги. С трудом могла вспомнить имя предыдущего любовника, зато единственный интимный вечер со своей подругой южанкой Мару запомнила на всю жизнь, целуя кожу её рук шоколадного цвета. А ещё Эльвин до безумия боялась инквизиторов. Что общего они могли найти?

А ведь находили! Явились прямым доказательством, что мир между магами и церковью вполне себе возможен, хотя прочие колдуны и кардиналы твердили, что подобное невозможно. Жаль только конфликт этот имел слишком глубокие корни, чтобы стороны в своей основе, вдохновлённые Ремметом и Эльвин, вдруг бросили бы все свои дела, перестали конфликтовать, сконцентрировавшись вместо конфронтации на поисках вечного мира и путях взаимовыгодного сотрудничества. А так инквизитор и колдунья даже позабыли о том, что ещё неделю назад один пытался убить вторую. Собеседника на свою сторону не переманивали, но и не тряслись от ненависти, ощущая рядом присутствие заклятого врага.

Кстати говоря, и смерд стал более тихим, скромным. Ни одного гадкого словечка от него теперь было не услышать. Да и про вроде как желанное тело Эльвин он позабыл, потому как спали же все трое в одной комнате. Даже в парилке с волшебницей теперь стал смиренным, настолько явственно стоял в голове образ Реммета, который рубит бедному хлебопашцу Рубе голову за излишнюю похоть. А инквизитор и рядом даже не находился.

На шестой день Реммет покинул Реттон. Уезжал он оттуда, как настоящая легенда. Горожане, только встречали его, тут же рукоплескали и восторженно кричали вслед, как ценят его. У самой окраины его остановил Реттонский бургомистр Эльо, поблагодарил за убийство василиска и предложил плату за монстра в размере годового жалования обычного Реттонского стражника – баснословные деньги. Выходит 75 тысяч цельдиев – в полтора раза больше изначально обещанной платы.

– Передайте мою награду церкви! Пусть монахи позаботятся о больных и немощных! – скромно отвечал Реммет. После этого только ленивый не восхищался им. Поминали инквизитора в Реттоне и сотни лет после подвига, до того он знаменитым там стал. А сколько детей было названо в его честь, уже считать всем надоело!

После тёплого прощания уехать далеко Реммет не смог из-за наступившей ночи. Обустроился в лесу недалеко от дороги, да уснул.

Утром проснулся весь взволнованный, ибо приснился ему странный сон. Содержание его инквизитора не волновало, да и вообще он забыл всё увиденное, кроме одного.

Ему снилась Эльвин.

Тут же вспомнил про сон, что приснился ему перед спуском в подземелье. Тогда была она. И снова она.

«Что за наваждение?! Будь всё проклято! Окутала меня колдовскими чарами, пока я был без кольца, чертовка…» – подумал Реммет: «Ересь омерзительна, ересь невыносима! Бить её каленым железом! Выдавливать, словно последнюю каплю из бурдюка с водой!» – вспоминал он слова своего учителя Канвина, что давал ему уроки охоты на магов в год практического обучения на стадии первого порядка.

Инквизитор разделся до пояса, достал плеть и, повторяя слова Канвина, будто молитву, начал лупить ею себя по спине, не жалея только-только зажившие рубцы от ран и порезов после схватки с василиском. Вместе с нарастающим ощущением боли, исчезали и мысли об Эльвин, ибо ни о чём другом кроме боли инквизитор более думать не мог. Правда, продолжалось это недолго.

Увидев всадника со стороны Реттона, Реммет сделал паузу и перестал себя бить, с нетерпением ожидая, когда тот уедет. Обывателю самобичевание всегда казалось чем-то странным, потому они и шептались о инквизиторах, как о психически нездоровых. Но, разумеется, прилюдно так никто не говорил. Только разве что в редких случаях, когда еретики где-нибудь восстание поднимали.

И только всадник подъехал, лицо инквизитора налилось свинцом от гнева, что все его десятки исцеляющих грешную душу ударов были напрасными. Всадником была Эльвин.

Взгляды их встретились. Она на него смотрела с грустью и сочувствием, словно жалела за то, что Реммет так уродует своё тело ради чистой души, а он на неё со злобой и недоверием, как и должен смотреть инквизитор на заклятого врага. Хотел, было, крикнуть, что она бессовестная, но сдержался, решив не портить позитивный опыт общения с Эльвин почти целую неделю. Да и присниться она могла ему совсем не потому, что околдовала. Просто в памяти отложилась. Так что весомых поводов на неё свой гнев вымещать не было. Только разве что позлить её. Но не в том возрасте был Реммет, чтобы делать аналогично тому, что делала Эльвин в доме у смерда.