Смертельно опасны

– Должно быть, какой-нибудь мерзкий сицилийский мор. Господу известно, что лихорадок, заразы и прочих напастей, гуляющих по этому острову, хватило бы, чтобы выкосить половину христианского мира. Я знаю только, что он умер в ноябре, через неделю после Мартынова дня, так что его корона теперь наша – только руку протянуть.

Колени грозили вот-вот подогнуться, и Констанция, покачнувшись, шагнула к кровати. Как же так вышло, что Вильгельм умер? Между ними был всего год разницы; они больше походили на брата и сестру, чем на племянника и тетку. Они провели вместе идиллическое детство, а позже она взяла под свое крыло его маленькую невесту, тоскующую по дому одиннадцатилетку, которой еще слишком рано было становиться женой. Теперь Джоанна в двадцать четыре года оказалась вдовой. Что же с ней будет? Что будет с Сицилией без Вильгельма?

Осознав, что Генрих еще здесь, она подняла глаза. Он стоял рядом с кроватью, глядя на жену сверху вниз. Констанция сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и поднялась на ноги; для женщины она была довольно высокой, одного роста с Генрихом, и то, что она может смотреть ему прямо в глаза, придавало ей уверенности. Вид у супруга был не слишком царственный: жидкие светлые волосы, редкая борода, хилое телосложение; в момент гнева Констанция как-то решила, что он напоминает ей гриб, который никогда не видал дневного света. Невозможно было менее походить на императора Фридриха Барбароссу – его огромного, харизматичного, крепкого отца, который расхаживал по дворцу, подобный колоссу. И все же именно Генрих, а не Фридрих, внушал своим подданным страх; эти ледяные глаза умели пронзать людей не хуже острого клинка. Его сверлящего взгляда боялась даже Констанция, хоть и сдвинула бы с места небо и землю, лишь бы он об этом не узнал.

– Вы же понимаете, что это значит, Констанция? Королева Вильгельма бесплодна, и это делает вас единственной законной наследницей сицилийского престола. А вы сидите тут с таким видом, будто я принес весть о каком-то несчастье.

Констанция поморщилась, ибо знала: именно это слово тайком шепчут люди и о ней самой. К чести Генриха, он никогда не называл ее бесплодной – по крайней мере пока. Но наверняка думал так, ведь они были женаты уже почти четыре года, а она до сих пор не понесла. Важнейшая обязанность ее как королевы по-прежнему оставалась неисполненной. Иногда ей было любопытно, что Генрих думает о жене, которую ему нашел отец, – чужеземке одиннадцатью годами старше его. Быть может, он согласился на этот брак столь же неохотно, как она сама? Или готов был рискнуть, надеясь, что при всех своих недостатках жена в один прекрасный день принесет ему корону Сицилии – самого богатого государства во всем христианском мире?

– Джоанна не бесплодна, – натянуто сказала Констанция. – Она родила сына.

– И тот умер. А больше у нее детей не было. Почему, как вы думаете, Вильгельм заставил своих подданных поклясться, что они признают ваше право на корону, если он умрет, не оставив законного наследника? Он хотел обеспечить преемственность рода.

Но Констанция понимала: Вильгельм ничуть не сомневался, что однажды у них с Джоанной будет еще один ребенок; они были молоды, а он от рождения видел жизнь в радужном свете. Именно из-за этой уверенности он остался равнодушным к протестам, которые вызвал ее брак. Не все ли равно, коли его подданные ужасаются одной лишь мысли, что ими будет править немец? Ведь этого никогда не случится! Но вот он погиб в тридцать шесть лет, и перспектива, которой страшился его народ, вдруг приняла реальные очертания.

– Все может оказаться не так просто, как вы думаете, Генрих, – сказала она, с осторожностью подбирая слова. – Наш брак приняли очень плохо. Сицилийцы не обрадуются королю-немцу.

Но он, выказав такое же равнодушие к пожеланиям сицилийцев, как в свое время Вильгельм, хладнокровно ответил:

– У них нет выбора.

– Я в этом не уверена. Они вполне могут обратиться к Танкреду, двоюродному брату Вильгельма. – Она собиралась уточнить, кто такой этот Танкред, но в этом не было необходимости. Генрих никогда не забывал ничего, что касалось его интересов.

– К графу Лечче? Да ведь он бастард!

Она открыла было рот, потом снова закрыла. Не стоило доказывать Генриху, что сицилийцы предпочтут ему даже незаконнорожденного. И все же она знала, что это правда. Они скорее поклонятся ее племяннику-ублюдку, чем смирятся с мужем-немцем.

Генрих посмотрел на нее с задумчивым видом.

– Вы ведь хотите заполучить корону, Констанция? – спросил он наконец. В ней вспыхнуло негодование: ему даже не пришло в голову, что она может оплакивать Вильгельма, последнего родного ей человека; она молча кивнула. Но его, похоже, удовлетворил этот безмолвный ответ. – Я прикажу вашим женщинам вернуться, – сказал он. – Спите крепко, ибо скоро в вашей коллекции будет одной короной больше.