— Ну же, — в страхе повторяю я, зажимая телефон между ухом и плечом, всячески пытаюсь расстегнуть запонки на рукавах.
Всегда, когда нервничаю, должен избавиться от них, но сейчас они просто улетят в окно.
Тело моё не шевелилось. Дышал тихо, чтобы ничего не упустить, всё расслышать, понять.
— Ответь мне, Джоеп! — хриплым шёпотом кричал я, не в силах больше терпеть этого адской паузы.
Так я признания любви не выбивал из Полин, как сейчас из него хоть слово.
— Что значит «никакого парня не было»? — переспросил я, сбрасывая проклятые запонки на диван. — По-твоему, я сам себе его выдумал?
— Да то и значит, что не было! Я выдумал его, бл*ть! Выдумал, чтобы ты мне больше бабок заплатил, за то, что я тебя порадовал и преподнёс ценную информацию! Вот я тебе её и преподнёс! Ты сам меня вынудил своим жирным кошельком! Я же не знал, что ты такой конченный ревнивец, чёрт знает что с ней сделаешь! — его грубый бас ещё больше искажался в телефонной трубке, а нервозный крик придавал большего ужаса.
Но то, что он сказал... Конченная сука! Ноги не держали тело, теряю контроль. Столько всего во мне, что я разрываюсь. Опять гнев. Это малолетнее разводило поставил под сомнения её любовь. А что чувствовала она? Когда я разрывал на ней одежду, ничего не объясняя, только обвиняю один Бог пойми в чём. А что с ней было, когда я требовал от неё послушания, чтобы беспрепятственно войти в неё. Я стал её первым мужчиной против её воли.
— Ты, конченный малолетний ублюдок, ты хоть представляешь, что я с ней по твоей вине сделал?!
— Что ты с ней сделал, чёрт побери! Почему она все эти дни не была в школе? Ты избил её? — ещё более взволнованно, чем я, спрашивал он.
— Откуда ты знаешь, что её не было, если сам болел?
— Это ты, походу, болеешь, причём всю жизнь, причём это неизлечимо! Ничего я не болел, просто думал, кого бы тебе подсунуть, чтобы и человек жив остался, и бабла с тебя ещё стрясти, миллионер хренов. Если бы знал, что ты такое, сразу бы тебя послал, и её бы прихватил с собой. Говори, что с ней, — с каждым словом он всё больше успокаивался, и тон его становился всё серьёзнее.
Даже не верилось, что тот алчный чудак и голос, что со мной говорит сейчас, — один и тот же человек.
И что бы он сам ни сделал, как бы не поспособствовал моим ужасным и несправедливым действиям по отношению к ней, но я всё сделал сам. Своими руками и другими конечностями. Если она ненавидит и боится, то только мои действия и поступки, меня всего.
Так чудовищно и варварски разрисовывал её тело засосами. Задумывался над тем, чтобы когда-то их превратить в настоящие синяки. Да что там, я и сейчас об этом думаю, но теперь осознание неописуемой вины перед ней просто сжирает меня изнутри.
— Говори, — вновь потребовал он, когда паузу уже задержал я, — пока я не накатал на тебя заяву в полицию. Она ещё несовершеннолетняя.
Ещё одного шантажиста судьба послала. Но, чёрт бы его побрал, даже он имеет на неё больше прав, как одноклассник, чем я.
— Джоеп, дорогой, не надо меня полицией пугать, а то только зайдёшь в участок, а у тебя случайно найдут что-то в маленьком пакетике. Не испытывай судьбу. Отдохни, успокойся. И никому не говори ни обо мне, ни об этом разговоре. И на глаза больше мне не попадайся, — спокойно говорю я, понижая с каждым словом свой тон, затем сбрасываю трубку.
Не в силах даже понять, что мне делать. Сколько я дел проворачивал по бизнесу, но таким беспомощным придурком не чувствовал себя никогда.
Мне надо вымаливать у неё прощение, думая параллельно, как сделать так, чтобы ни одна живая душа не могла предъявить мне что-то за связь с ней.
Выхожу из гостиной, полный неуверенности в себе и в том, что я делаю.
Становлюсь в дверном проёме спальни. Она всё так же сидит на кровати. Конечно, после всего она боится в моё отсутствие голову повернуть, не то, что отойти куда-то.
Подхожу к ней. Сделанная мною калека, что боится даже посмотреть или заговорить.
— Полин, — тихо начинаю я, клада её ладони в свои. — Милая, прости меня, пожалуйста. Мне очень стыдно. Мне очень жаль, — говорил я, прислоняя тёплые ручки к своим щекам.
— За что простить? — не понимала она, словно уже смирилась с деланным.
— За то, что сделал это с тобой. Не слушал тебя и не верил, — в перерывах между извинениями то и делаю, что её руки, чтобы она вспомнила мою нежность, а не тот кошмар. — Прости, милая, что превратил твою сказку в такой ужас. Я один виноват.
— Зачем ты извиняешься сейчас? Почему ты не мог извиниться сразу, как сделал это? И почему ты сделал это? Ведь я...
— Ты само Божество, маленькая моя. Мне так жаль, Полин, мне очень жаль. Я ненавижу себя за это. Дай мне последний шанс, самый последний, прошу. Клянусь, я больше не превращусь в того монстра, я стану тем мужчиной, которого ты полюбила, — умолял я, становясь на колени и обнимая её ноги.
Сколько унижений вынесла она от меня. И если бы слова Джоепа были правдой, то это было заслуженно.