Смертельное фрикассе. Убийство по лионскому рецепту

Он выключил кофейный аппарат, протер тряпкой барную стойку, заткнул пробкой бутылку ликера «Гран-Марнье», расставил еще горячие от пара посудомоечной машины бокалы и быстрым взглядом окинул кухню. Все выглядело безупречно. Столы из нержавейки сияли чистотой, кастрюли висели на своих местах, сушилка рядом с мойкой была очищена от посуды, огонь погашен, пол вымыт. Как и всегда по своему обыкновению Туану́ закончил работу, оставив все после себя в идеальном порядке.

Жером вытер черную доску обтрепанной клетчатой тряпкой, взял кусок белого мела и написал круглыми буквами меню на завтрашний день:

Запеченная в тесте сарделька с фисташками

или

Яйца-кокотт с раками

* * *

Рубец по-лионски

или

Телячья печенка в петрушечном соусе

* * *

Присыпанные сахаром блинчики

или

Тыквенный пирог

Закуски, дежурное блюдо и десерт, бокал вина божоле и кофе: единая цена, включая обслуживание. Он перечитал несколько раз. Для меню нет ничего более неудобоваримого, чем орфографическая ошибка. Ему уже случалось видеть, как посетители теряли аппетит из-за забытого удвоения согласной или неоправданного множественного числа.

Он снова поставил грифельную доску на подставку и уселся на высокий табурет перед кассой. Выручка оказалась приличной, для вечера буднего дня жаловаться не на что. Народа, правда, пришло маловато, но при этом было достаточно заказов по карте[34], чтобы обеспечить приемлемую сумму. Он разобрал кассовые чеки, сосчитал и перепроверил цифры, стуча по клавиатуре одним пальцем, потом записал итог в бухгалтерскую книгу. Надо бы заказать поставщикам три ящика сент-амура[35], чтобы постоянно был запас, а еще заглянуть на центральный рынок, разжиться сыром сен-марселен у Матушки Ришар.

Жером еще раз проверил правильность своих подсчетов, прикинул, сколько уйдет на налоги, сделал примечания в колонке покупок. Поглощенный сверкой счетов, он ничего не услышал у себя за спиной. Разве что мельком заметил какую-то тень, но обернуться не успел. И внезапно — чернота.

Когда он очнулся со жгучей болью в затылке, ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: его тело лежит на плиточном полу с заведенными за спину руками, запястья и лодыжки связаны, ко рту прижат пластик… и эта ледяная чернота вокруг… шея чем-то опутана, горло стиснуто… Сопротивляться, барахтаться, ползти, кричать… воздуха!.. Он вспомнил о жене, детях… воздуха!.. Губы сухие, распухший язык… Он снова попытался закричать, но горло перехватило еще сильнее, он поперхнулся собственной икотой… Дыхания не хватает, в носу пересохло, глаза раскалены… воздуха!.. Взять себя в руки, перестать дергаться… сердце колотится, в висках стучит… он снова подумал о жене, о детях… воздуха!.. воздуха!.. Последний рывок, последний беззвучный вскрик. И внезапно — белый свет.

2

Это была уже не сельская местность, но еще и не совсем город. Бледно-серое небо перечеркивали несколько дымящихся труб. То тут, то там среди пригородной застройки угадывались торговые центры, между складами и ангарами были рассредоточены кучки домиков. Природа мало-помалу пропадала. Меньше чем через две минуты сверхскоростной поезд остановится на вокзале Пар-Дьё и вывалит на перрон толпу пассажиров, еще оцепенелых из-за его убаюкивающего ритма. Едва успев выгрузиться, инженерно-управленческий состав тут же выставит напоказ свой энергичный вид, главы предприятий вскинут вверх подбородки, деловые женщины одернут свои деловые костюмы. Даже пенсионеры прикинутся, будто они тоже занятые люди. В утреннем поезде-челноке, связывающем Париж с Лионом, встречается мало туристов навеселе и еще меньше многодетных семей. Этот час предназначен для работы и социального успеха.

По мере того как поезд замедлял свой ход, вагоном постепенно стало овладевать глухое возбуждение. Каждый собирал свои вещи, убирал откидной столик, закрывал компьютер или торопливо заканчивал чтение журнала. Пако Альварес встал, расправил затекшие плечи и направился к своему фотоинвентарю, лежавшему на багажной полке возле тамбура. У него было чувство, что он в своей парке защитного цвета, джинсах, мексиканских сапогах и с трехдневной щетиной выбивается из общей массы. Человек в темно-сером костюме-тройке высокомерно смерил его взглядом. Пако улыбнулся ему с обезоруживающим простодушием. Потом взял рюкзак, где лежали все его фотоаппараты в футлярах и три дополнительных спота, повесил на плечо небольшую сумку с десятком объективов, не забыл прихватить длинный мягкий чехол с треногой и белым полотняным зонтом. И наконец потащил за собой к выходу небольшой чемодан на колесиках, в который набросал кое-какую одежду, чтобы уберечь свой компьютер. На платформе пока было безлюдно. Он всегда предпочитал выйти пораньше, чтобы не загромождать проход и не препятствовать спуску пассажиров.