Смертельное фрикассе. Убийство по лионскому рецепту

Фотограф взял ее за руку и мягко сжал в своей. Он не осмеливался говорить, но когда она зарыдала, сильнее стиснул ей пальцы и все-таки спросил:

— Так ты его знала?

3

Въезд на улицу Сен-Жан был перетянут красными флуоресцентными лентами, и по окрестным фасадам били яркие отблески мигалок. На площади Менял уже собралась плотная толпа, оживленная смутными сетованиями и сожалениями. Лора и Пако попытались было проложить себе дорогу, но через несколько метров им все-таки пришлось встать намертво, потому что продвигаться вперед стало совсем невозможно. Перед шеренгой полицейских в униформе, которым было приказано сдерживать нездоровое любопытство зевак, велись бессвязные речи. Никто ничего толком не знал, но каждый считал себя вправе комментировать случившееся. Один был убежден, что это какой-то клиент совершил преступление, загодя все разнюхав, другой предполагал некий спорный вопрос между местными рестораторами, некоторые, не слишком осмеливаясь настаивать, припоминали шайку румынских попрошаек, а какую-то бабенку в каракулевом жилете возбуждала мысль о плохо закончившейся любовной связи…

Лора подавила приступ тошноты и, ухватившись за руку фотографа, стала побуждать его пробиться сквозь толпу. Оставаться здесь долее, выслушивая бредни этого сборища и терпеть его затхлый душок, было ни к чему. Они уже приготовились повернуть в сторону гостиницы, когда журналистка заметила знакомый силуэт, пробиравшийся вдоль ограждения, чтобы украдкой улизнуть на улицу Лож.

— Туану́? — пробормотала она, прищурившись, после чего окликнула его громче: — Туану́!

Человек обернулся, резко дернув затылком, словно за ним гнались. Он внезапно остановился, уставился на Лору и, не проявляя ни малейшего удивления, подождал ее на углу улицы. Журналистка и фотограф подошли к нему.

— Неужели я так изменилась? — встревоженно спросила Лора. — Ты меня узнаешь?

— Конечно, — проворчал Туану́, глядя на нее через плечо.

— Может, предпочитаешь пойти в другое место?

— Да, я тороплюсь.

Продираясь через толпу, молодая женщина представила ему Пако, который протянул было руку, чтобы поприветствовать его, но она так и повисла в воздухе. Антуан Маспера, которого все звали Туану́, в ответ удовлетворился всего лишь кивком. У него была помятая физиономия, расплющенный нос любителя подраться, впалые щеки и беспокойный взгляд вечно недоедавшего ребенка. Лора давно знала этого кухонного работника, которому Жером Тевене доверял. Не завязывая с Туану́ более тесных отношений, она тем не менее всегда питала уважение к этому грубоватому, неразговорчивому, но чувствительному человеку, носившему на себе неизгладимые следы дюжины лет, проведенных в Иностранном легионе. Он помотался по разным странам, познал и страх, и лишения. Исчерпав свои силы, он в конце концов все забросил и вернулся домой, чтобы прозябать неподалеку отсюда, возле подъема на холм с крепостью Сен-Жан. Прежде чем встать к плите «Большого Пальчика», он сменил несколько мелких случайных работ, от грузчика до мойщика посуды, что позволило ему выжить и вновь установить связи с жизнью на гражданке.

— Мы узнали новость по радио, — сказала ему Лора. — Что случилось?

— Это я вызвал легавых, — засопел Туану́.

— Так ты первым оказался на месте?

— В десять часов, как обычно, чтобы все расставить по местам.

— Какой ужас!

— Жмуриков-то я немало повидал… Но тут другое дело… это же мой кореш был!

Туану́ стиснул зубы. Глаза у него были сухие, но чувствовалось, что под его судорожной гримасой рождается ярость. Ему довелось испытать на себе суровые удары, и он научился сдерживать свой буйный нрав. Судьба не щадила его, но благодаря некоторым встречам ему все-таки удавалось сносить собственную жизнь, выбирая обходные пути и всякий раз пытаясь подняться, что бы ни случилось. Жером Тевене протянул ему руку, а Туану́ сумел ухватиться за нее и держаться, пока не выкарабкался. Они были друзьями с детства, когда-то вместе просиживали штаны в начальной школе на склонах холма Круа-Русс. Потом на долгие годы потеряли друг друга из виду, но сохранили общие воспоминания о снежках с ледышками, о рискованных спусках на подручных средствах вместо санок, о веселых переменах и эпических битвах за пригоршню стеклянных шариков. Хозяин «Большого Пальчика» был его единственным другом, единственным, кто стоил того, чтобы еще верить в себя.

— Эти сучьи дети его связали и задушили мешком для мусора!

Лора нахмурилась.

— Так убийца был не один? — спросила она, пытаясь подавить отвращение.

— Не знаю… Но выручку из кассы украли… Плохо дело… легавые за меня взялись… и они уже не отстанут!

— Не беспокойся, они просто делают свою работу, — попыталась успокоить его журналистка. — Ты же нашел жертву, первый свидетель. Обычное дело…

— Знаю я их. У них на меня есть кое-что… и не совсем чистое!

— Что-нибудь серьезное?

Туану́ пожал плечами. Его лицо исказилось от гнева, обнажив почерневшие зубы.

— Да так, глупости… Я раньше из-за пустяка мог слететь с катушек… Получил условное за то, что уделал одного хмыря… Уселся на мое место в кино.