Смертельное фрикассе. Убийство по лионскому рецепту

Рядом со старой бензоколонкой, которая, казалось, была выдернута с автозаправочной станции, затерянной где-то в Небраске, стоял довольно грубо сделанный из синтетической смолы манекен, изображавший повара в колпаке и со скалкой, который более-менее карикатурно походил на Поля Бокюза. Решительно, даже этот опереточный салун не смог избежать лионского влияния. Пако позабавило это представление о Дальнем Западе в краю кнелей.

Музыка была довольно громкой, но он охотно еще больше усилил бы звук, чтобы по полной насладиться антикоррозийным отжигом группы «ZZ Top». Их хрипящий блюз вскоре сменился старой вещью «Ролингов», прежде чем уступить место пресыщенной гитаре Нила Янга, электрические занозы которой долетали аж до самых последних столиков под мускулистой картечью «Крэзи Хорс». Пако закрыл глаза. Он был в экстазе и ободрен так, словно наконец восстановил порванные связи с цивилизацией. Родившийся при первых судорожных рывках мадридской мовиды[77] в семье, которая раздиралась между бывшими ностальгирующими приверженцами франкизма и бывшими восторженными республиканцами, он в конце концов нашел свой собственный путь и спасение в любви к Христу и рок-н-роллу.

Заплутав где-то на Трассе 66[78], он вздрогнул, когда официантка побеспокоила его, поставив тарелку и столовый прибор. Гамбургер был размера, способного пробудить его пыл, и он погрузился в медленное и методичное жевание. Старательно поглотив все до кусочка, он облизал кончики пальцев, потом вытер их бумажной салфеткой, допил свой бокал красного и испустил удовлетворенный вздох. После чего взял в руки складной буклет с программой на октябрь, заглавная страница которого гласила: «Eat, Drink and Live Music». Анонсированные группы назывались: «Malabar Sextoy», «Inglorious Fonkers», «The Toc’s», «No Daddy Sleep»… Наверняка группа Дафны неплохо смотрелась бы посреди этой афиши. Он достал из кармана CD и бросил взгляд на его обложку. «Несиликоновые девушки» и впрямь не имели никакой надобности ни в чем искусственном, чтобы зажечь мужские взгляды. С никелированным грифом гитары Fender Telecaster, зажатым между грудей, Дафна дерзко демонстрировала свои пышные габариты, чувственную ухмылку и нагловатый взгляд отъявленной сердцеедки. Пако уже не помнил, как звали остальных исполнительниц, но за барабанными палочками в блестках и бирюзовой бас-гитарой они выставляли напоказ те же самые аргументы, что и их лидер: круглые бедра, полные плечи и бюсты, внушавшие желание впиться в них поглубже.

Фотограф поднялся на второй этаж, где находился концертный зал. И сразу же наткнулся на ответственного за звуковую аппаратуру — длинного худого верзилу, одетого в черное, которому он и доверил диск, уточнив, что это «суперновый концепт, скорее неопанковый трэш, гламурная тенденция», и что девочки будут рады зажечь в Лионе. Он больше ничего не добавил и ушел, многозначительно подмигнув ему на прощанье как сообщник, словно дело было решенное.

Потом он покинул кафе «Eden Rock», не пытаясь вновь увидеть официантку, поднял воротник над ушами и засунул руки в карманы парки. Он уходил с улицы Мерсьер с сытым желудком и довольный тем, что выполнил свою миссию. Оказавшись на площади Целестинцев, не доходя всего нескольких шагов до гостиницы, он гулко рыгнул, выпустив маленькое облачко пара с луковой отдушкой, которое упорхнуло и растворилось в ночной свежести.

16

Когда-то центральный лионский рынок был втиснут в дымящееся чрево квартала Кордельеров. Его здание, построенное в 1858 году по воле архитектора Тони Дежардена и всемогущего сенатора-мэра Клода Мариуса Весса целиком из стекла и металлических балок вместе с приделанным сбоку главным входом из тесаного камня, открыло свое наполненное нутро обжорам и сквознякам.

Признанный на заре 1970-х годов антигигиеничным и несоответствующим возросшим потребностям города, старый центральный рынок был снесен, а вместо него сооружена бетонированная автостоянка. Однако его рухнувший в туче пыли обветшалый остов XIX века оставил после себя в сердце жителей Лиона громадную пустоту. Доставщики на трехколесных грузовых мотороллерах, тележки торговок цветами, занемевшие спины грузчиков, слишком тесные буфеты, ящики из планок и плетеные корзины, ломившиеся от съестного, висевшая на крюках дичь, отмороженные рано поутру носы и сыры, плавившиеся от летнего зноя, все эти воспоминания навсегда ушедшей эпохи продолжали питать ностальгию старожилов. Но в этом городе, где некоторые говорят, что «хорошую объедаловку можно устраивать себе хоть в течение всего дня, при условии, что она начнется еще накануне и продолжится до завтра», люди вскоре вновь обрели аппетит, пересекая Рону и наведываясь в импозантное остекленное сооружение на бульваре Лафайет.