— Вот это все и объясняет! — горячо заговорил Носиков. — Кто-то мстит за Топоркова и, особо не разбираясь, расправляется со всеми подряд режиссерами, которые его пробовали… Видно, убийца раньше слышал от Топоркова, что тот был помешан на классическом репертуаре — Шекспире том же самом и так далее. И вот этот самый преступник отобрал, так сказать, во-первых, тех, кто экранизировал классику, а во-вторых, тех, у кого в этих классических произведениях случаются убийства…
— Вы так уверенно рассуждаете, — усмехнулся Овчинин, — словно сами являетесь этим ненормальным другом Топоркова… Я шучу, шучу! — предупредительно заметил он.
— Это ведь только гипотеза, Григорий Михайлович, — смущенно улыбнулся Носиков. — Но даже если есть малейшая вероятность того, что я прав, вам следует поостеречься.
— Ну что ж, товарищ Носиков, еще раз спасибо за заботу, — вздохнул режиссер. — Предупрежден — значит, вооружен.
— А это идея! — воскликнул артист. — Может, вам действительно того — вооружиться? На всякий пожарный!
— Чем? — хмыкнул Овчинин.
— Может, у вас есть какое-то оружие? — пожал плечами Носиков. — Пистолет там какой-нибудь…
— Нет, — сказал режиссер. — Я вообще не уважаю оружие… И потом, убийца, если он ко мне заявится, будет, по вашим словам, подражать Гамлету. Гамлет был вооружен шпагой. А я, значит, с пистолетом против него должен?..
— Так, Григорий Михайлович, в подобном деле все средства хороши! А вы, кстати, уверены, что у Гамлета была только шпага?
Овчинин снисходительно посмотрел на Носикова:
— Пьесу, которую я не только экранизировал, но еще и ставил на театре, я уж как-нибудь знаю.
— Да, простите, конечно, — смутился Носиков. — Просто я помню, что у Шекспира вечно кого-то убивают, в иных пьесах чуть ли не по нескольку человек. А в «Гамлете» с этим как?
— В «Гамлете», — усмехнулся Овчинин. — Ну там, например, Клавдий вливает яд в ухо отцу Гамлета… Но это происходит еще до начала событий пьесы.
— А на Клавдия вы тоже устраивали пробы? — спросил Носиков.
— Нет, на эту роль — тем более что она небольшая — я сразу утвердил актера, — сказал Овчинин.
— Значит, он все-таки со шпагой к вам придет, — убежденно сказал артист. — Как Гамлет.
— Всего доброго, товарищ Носиков, — неожиданно прямо сказал Овчинин, которому явно наскучил этот разговор. — И еще раз — благодарю за заботу.
Актер понимающе кивнул, попрощался и нехотя удалился.
52
Овчинин действительно нисколько не тревожился за свою судьбу и, как будто нарочно, задерживался в павильоне по вечерам в одиночку.
И очень скоро к режиссеру все-таки пожаловал тот, о ком предупреждал его Носиков.
Поздним вечером, когда все разошлись, высокий человек в черном костюме почти бесшумно проник в павильон и направился к Овчинину, который сидел за столиком и что-то писал.
Заслышав шаги, режиссер вскинул голову, равнодушно посмотрел на приближающегося и без особого как будто интереса спросил:
— Где вы взяли этот костюм?
Незнакомец лишь самодовольно улыбнулся.
— Понимаю, в костюмерной, — сам себе ответил Овчинин и вновь углубился в бумаги.
Еще раз отвлечься его заставил громовой голос гостя.
— Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними? Умереть. Забыться…
— Слушайте, — невозмутимо перебил его Овчинин. — Это просто нелепо… Неужели вы сами не чувствуете? Надеть костюм Гамлета и читать монолог «Быть или не быть?» — это полная пошлость, как к ней ни подступись… Хотите ли вы таким образом подшутить, разыграть, произвести впечатление — этот способ в любом случае говорит не в вашу пользу… Смешно, дорогой товарищ, просто смешно!
— Ах так? — явно раздосадованно воскликнул гость. — Значит, я, по-вашему, смешон?
— И по-моему, и по чьему угодно, — подтвердил режиссер. — И потом, у вас такие странные интонации, что просто… Вы ведь не актер? Я угадал? Хотели быть актером, но…
— Почти угадали. — Гость как будто немного взял себя в руки. — Я и актер, и не актер. Вернее, был… при жизни одновременно и актером, и не актером. Актером — потому что это было мое призвание, моя жизнь, мое единственное образование, в конце концов! А не актером — потому что из-за некоторых личностей я так и не смог сыграть ни одной роли… Ну, почти ни одной…
— Любопытно, — отозвался Овчинин таким тоном, что было ясно: в действительности этот рассказ не показался ему сколько-нибудь любопытным. — Но, как я вижу, вы не оставляете попыток все-таки сыграть хоть одну роль? И сразу метите в Гамлеты? Что ж…
— Я уже метил в Гамлета! — отрезал гость. — Давным-давно, в прошлой жизни. Вернее, в своей единственной жизни. Это было на кинопробах к вашему фильму, Григорий Михайлович, ежели вы вдруг запамятовали…
— Та-ак, — протянул режиссер. — Понимаю… Да, меня предупреждали, что вы придете.
— Кто предупреждал? — осекся гость.
— Тот, кто опасался вашего визита ко мне, — туманно пояснил Овчинин. — Но я думаю, что он преувеличивал… Опасаться нечего.
— Вы очень самонадеянны, — покачал головой человек в костюме Гамлета.