Смертельный дубль

— Вы правы, — кивнул Шара, — не круглосуточно. Но он всегда со мной здесь, на «Мосфильме». Всегда рядом. Всегда-всегда.

— Товарищ Шара, а вы пользуетесь трамваем? — неожиданно спросил майор.

— В каком смысле? — не понял постановщик.

— Ездите ли вы на трамвае? — разъяснил Жаверов.

— А, вот вы о чем… — протянул Шара. — Нет, у меня личная автомашина. И даже личный шофер… Все тот же мой африканский друг… А почему вы, собственно, спросили?

— Вам должно быть виднее, — ответил майор. — Вы снимали «Мастера и Маргариту», а там, как мне сказывали, по сюжету было убийство…

— Кто же вам так пересказывал? — покачал головой режиссер. — Если вы про Берлиоза, то это было не убийство. Скорее — пророчество… Вот Шафт играл — он помнит. Как там, дорогой Шафт, было?

Шафт выпучил глаза и чеканно произнес:

— «Вы умрете другою смертью… Вам отрежут голову! Русская женщина, комсомолка…»

— Вот видите, — довольно обратился Шара к Жаверову. — Русская женщина — это вагоновожатая. Она управляла трамваем. И она, разумеется, не специально отрезала Берлиозу голову… Так что это было не убийство, согласитесь?

— Строго говоря — да, — вздохнул майор, — но наш реальный, а не книжный убийца может считать по-другому.

— В любом случае, — твердо промолвил Шара, — мы уже выяснили, что трамваем я не пользуюсь. Так что участь Берлиоза мне не грозит. Да и какая-либо другая незавидная участь — тоже, покуда рядом со мной этот замечательный детина. — Режиссер еще раз с комическим почтением указал Жаверову на Шафта.

— Вас могут попытаться одурачить, — счел нужным предупредить майор. — Например, подослать к вам девушку.

— Ну уж с девушкою-то, — с улыбкой отвечал Шара, — я не то что при помощи миляги Шафта, а и совершенно самостоятельно справляюсь, поверьте мне на слово. Так что еще раз, дорогой товарищ милиционер, повторяю: зря вы, право же, беспокоитесь…

91

В ближайшее воскресенье Шара вышел с утра пораньше погулять по своему двору — «поразмять костяшки», как он это называл.

Походив туда-сюда с четверть часа, Шара сел на скамейку, стоявшую в тени деревьев подле пустующей сейчас песочницы, и прикрыл глаза.

Когда через некоторое время режиссер их открыл, то с удивлением обнаружил, что рядом с ним на скамейке сидит молодая рыжеволосая женщина довольно привлекательной внешности.

У Шары сразу же что-то щелкнуло в голове: «Вот оно, началось». И следом за этим: «И именно тогда, когда я без Шафта!»

Женщина тем временем придвинулась к постановщику немного ближе и вдруг заговорила страстным, ненатуральным шепотом:

— Я верую! Я верую! Что-то произойдет!

Шара сглотнул и робко спросил:

— Что вам угодно?

Больше всего ему хотелось прямо сейчас вскочить со скамейки и побежать домой, но он убеждал себя, что бояться какой-то дамочки, тем более такой хрупкой на вид, по меньшей мере нелепо.

На самом деле чуть глубже в сознании Шары зародилась еще одна мыслишка, в которой ему совестно было признаться даже самому себе. Заключалась эта мыслишка, вернее сказать, подозрение в том, что неподалеку, возможно, прячутся сообщники подосланной дамочки и что, как только Шара сиганет к подъезду, его схватят и куда-нибудь потащат. Поэтому лучше пока потянуть время и посидеть на месте. А как только во дворе станет более людно, он сможет спокойно уйти домой. Не станут же его хватать при свидетелях!

Но все эти умозаключения промелькнули в голове у Шары почти незаметно для него самого, а на поверхность выплыло самолюбивое: «Никого я не боюсь, буду тут сидеть столько, сколько пожелаю».

Дамочка тем временем придвинулась к режиссеру еще ближе и продолжила свою взволнованную речь:

— Сознаюсь, что я лгала и обманывала, жила тайною жизнью, скрытой от людей, но все же нельзя за это наказывать так жестоко. Что-то случится непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно. А кроме того, мой сон был вещий, за это я ручаюсь…

Поначалу то, что говорила незнакомка, показалось Шаре каким-то горячечным бредом, но вскоре ему послышалось в ее словах нечто смутно ему знакомое.

«Надо с ней разговориться, — подумал Шара. — А то она еще решит, что я ее боюсь. А я ее не боюсь».

— Гражданка, — каким-то непривычно слабым для себя голосом сказал режиссер и тут же откашлялся. — Простите, как вас зовут?

— Маргарита Николаевна, — с достоинством сказала незнакомка.

— Очень приятно, — растерянно отвечал Шара. — А меня… э-э… Николай Иванович, — зачем-то соврал он.

— А вот и неправда, — немедленно ответила ему женщина с какой-то змеиной, как показалось Шаре, улыбкой. — Вас зовут Михаил Александрович, вот как вас зовут.

Тут уж режиссер еле сдержался, чтобы не встать и не пойти прочь — куда угодно, лишь бы подальше от этой ненормальной. Только невероятным усилием воли он заставил себя остаться на месте.

— Вы что-то не то говорите, — жалко улыбнулся в свою очередь Шара. — Что-то путаете… Я никакой не Михаил и никакой не Александрович…

— Но ведь и не Николай, — резонно заметила женщина. — И уж тем более не Иванович.