Смертельный и чудесный карнавал. Сборник

Я быстрым движением передвинула на свою часть стола его тарелку и соусницу — от греха (читай: от его локтей) подальше — и с ужасом стала ждать его дальнейших слов, просекая причину внезапной меланхолии друга. Как давно я этого боялась… Когда испытываешь к человеку нежную дружбу, симпатию, даже привязанность, но отнюдь не любовь, все время боишься, что этот человек однажды признается, что в основе вашей дружбы заложены не просто уважительные отношения между двумя интересными друг другу индивидуумами неважно какого пола, а давнишняя, стыдливая и тщательно завуалированная безответная любовь одного из них к другому. И не знаешь, как себя вести при этом. Друга терять не хочется, но и делать его несчастным — тоже, а он будет страдать, когда ты начнешь встречаться с кем-то другим у него на глазах.

— Анюта, — продолжил Павел, — слушай, прошу, внимательно, это очень важно. — Трагичность в Пашином голосе достигла своего апогея. — Я давно хотел тебе рассказать. — «Я всегда тебя любил», — мысленно продолжила я за друга и зажмурилась от ужаса. — Наш дом наметили под снос. Так как мы с отцом однополые, нам дадут однокомнатную квартиру. А если я успею жениться и прописать жену, то двухкомнатную! И если дети успеют появиться… то может быть и трех-, понимаешь?

Глядя в Пашины сияющие ныне гордостью и довольством собой по вине гениальности придуманного плана глаза, я завопила:

— Что-о?!

— А что? — удивился он.

Вся окружающая нас черно-красно-белая обстановка (в японском стиле; все, как и полагается) как-то незаметно начала кружиться, а перед глазами появились какие-то световые вспышки, хотя суши-бар всегда отличался приглушенным, интимным освещением.

Я пару раз моргнула и качнула головой, чтобы избавиться от наваждения.

— Погоди, я не поняла… То есть ты не любишь меня? Ты сделал мне предложение ради квадратных метров?!

— Ой, блин… — Гордость, царившая доселе в его взгляде, уступила место грусти и неловкости. — Ань, я так боялся, что это когда-нибудь случится… — Паша закрыл лицо руками. — Я безумно боялся, что ты влюблена в меня. Не обижайся, я… я даже не знаю, что сказать…

— Нет-нет, это чудесно! — захлопала я в ладоши. — Ты не представляешь, как я рада, что ты делаешь мне предложение только ради квартиры!

— Что? — Павел долго изучал мое лицо. Клянусь всеми богами, у меня в тот момент рухнула гора с плеч, наверно, это и отразилось на моей прекрасной физиономии. — Это сарказм, я не понял?

— Нет. Мы оба не влюблены друг в друга, и это прекрасно. Ура! Аллилуйя! — Я готова была любить весь мир.

— А-а-а, то есть ты боялась… — дошло до Павла, — я понял. Нет. Все хорошо. Ну так — как? Поженимся? — снова оживился он. — Я предлагаю тебе здоровый фиктивный брак! Мы хорошо заживем вместе! И с отцом моим у вас всегда были хорошие отношения! Ты — культуролог, он озабочен античностью, вы можете разговаривать о всяких там Софоклах и Горациях часами!

— Да, но… Дело же не только в твоей семье.

— Да, — уныло поникнув головой, изрек приятель, согласно кивая в ответ на мои слова. — Я знаю, что из всех твоих ближайших родственников ко мне хорошо относится только твоя бабушка…

— И то потому что полагает, что ты гей, — с печалью в голосе сообщила я и вернулась к роллам.

— Да? — удивился Паша. Прожевав, я пояснила:

— Она насмотрелась американских сериалов и полагает, что быть геем — круто.

— Понятно. Ну ладно. Твоя бабушка полагает, что я приверженец нетрадиционной ориентации, твоя мама ненавидит меня за то, что я разбил ее вазу…

— Вазу, которую ей подарил директор музея за выслугу лет, — уточнила я. — Это точная копия вазы, принадлежавшей древнему китайскому роду и ушедшей с молотка за миллионы долларов.

— Ну да, ну да… И еще я сломал ее фен, когда после вечеринки пришел к вам в гости с обрызганной пивом головой и сушил волосы.

— Во-во, даже не знаю, что больше ее расстроило — потеря бытового прибора или что к ее дочери в два часа ночи прискакивают облитые с ног до головы пивом мужики…

— Ну ладно, не ехидничай. Так вот, к чему я клоню. Пусть твои мама и папа недолюбливают меня (а папа, как мне кажется, даже боится меня, хотя я ничего такого не сделал, подумаешь, упал на него единожды по пьяни!), но…

— Ты не просто упал на него, — посчитала я справедливым поправить, — ты упал к нему на колени! Да так и сидел там пару минут, пока моя мама тебя насильно не согнала! Бедный папа, он был в трансе.

Паша побледнел и кинулся оправдывать свое честное имя:

— Слушай, у нас было застолье — твой день рождения, кстати, — мы все перебрали тогда. Я зашел в комнату и начал пробираться к своему месту. А диван у вас очень длинный! И расстояние между столом и сидящими людьми ультраузкое! И до своего места я не дошел-то всего ничего! Сразу за твоим папой сидел! Ну чуток не дотянул, не хватило сил… А подняться уже тяжело было!

— Так тебе подниматься не надо было, рядом с отцом было пустующее место — твое. Перекатился бы с него на свое место — и все! Так ты ж сидел.