Смертельный яд

— Помню, мы с ним говорили о наркотиках — о гиосцине, там, веронале… И он сказал: «Если я когда-нибудь захочу уйти, ты, Райленд, покажешь мне путь». И я бы это сделал, если бы он действительно захотел. Но мышьяк! Филипп, который так любил красоту! Неужели вы думаете, он выбрал бы мышьяк, средство провинциального отравителя? Это абсолютно невозможно.

— Да уж, не самая приятная штука, — согласился Уимзи.

— Вот смотрите! — хрипло и настойчиво произнес Воэн, который все время запивал икру бренди и уже начинал терять самоконтроль. — Смотрите! Видите? — Он достал из нагрудного кармана маленький пузырек. — Это будет ждать до тех пор, пока я не закончу издавать его книги. Знаете, когда смотришь на это, чувствуешь себя спокойнее. Выйти через ворота из слоновой кости — это классика, мне это напоминает классику. Эти люди только посмеялись бы, но вам незачем передавать им мои слова… Смешно звучит «tendebantque manus ripae ulterioris amore, ulterioris аmore»[1] — как там это место о душах, которые сбиваются в кучу, как листья у Валломброзы? — нет, это у Мильтона — amorioris ultore, ultoriore [2]. Черт побери! Бедный Фил!

Здесь мистер Воэн разрыдался, поглаживая свой пузырек.

Уимзи, у которого в голове стучало так, как если бы он находился в машинном отделении, осторожно встал и отошел в сторону. Женский голос завел венгерскую песню, плита раскалилась добела. Марджори сидела в углу с компанией каких-то мужчин, и Уимзи принялся подавать ей сигналы бедствия. Однако один из ее соседей, судя по всему, читал ей в это время стихи, прильнув губами к самому уху, а другой делал какой-то набросок на обратной стороне конверта под аккомпанемент взрывов веселья. Певица, выведенная из себя этим гвалтом, оборвала песню на полуфразе и сердито воскликнула:

— Этот шум невыносим! Не дают петь! Я не слышу сама себя! Замолчите! Я начну сначала.

Марджори вскочила и начала извиняться:

— Прости, Нина, я не умею управлять твоим зверинцем. Мы вам только все испортили. Извини, Мария, я сегодня не в настроении. Я лучше заберу Питера и пойду. Споешь мне как-нибудь отдельно, когда я буду чувствовать себя получше. До свидания, Нина, мы получили огромное удовольствие. Борис, это лучшее, что ты написал, правда, я не все расслышала. Питер, скажи им, что у меня сегодня отвратительное настроение, и отвези меня домой.

— Это правда, — подтвердил Уимзи, — нервы, знаете ли, плохо влияют на манеры.

— Манеры можете оставить для буржуазии, — неожиданно громко изрек какой-то бородач.

— Абсолютно верно, — согласился Уимзи. — Отвратительные формальности, которые в чем нас только не ограничивают. Пойдем, Марджори, иначе мы все тут станем вежливыми.

— Я начинаю снова с самого начала, — объявила певица.

Уимзи выскочил на лестницу и резко выдохнул.

— Да, понимаю, — откликнулась Марджори. — Я чувствую себя настоящей мученицей, когда бываю здесь. Но, как бы гам ни было, ты познакомился с Воэном. Чудный экземпляр, правда?

— Да, но я не думаю, что он имел отношение к смерти Филиппа Бойза. Мне надо было повидать его, чтобы убедиться в этом. Куда отправимся дальше?

— Попробуем заглянуть к Джою Тримблсу. Это оплот оппозиции.

Тримблс тоже занимал студию над конюшнями. Здесь была та же толпа, тот же дым, еще больше селедки, еще больше выпивки и еще больше шуму. Кроме того, здесь были слепящий свет, граммофон, пять собак и сильный запах масляной краски. Все ждали Сильвию Мэрриотт. Уимзи тут же втянули в спор о свободной любви, Д. Г. Лоуренсе, похотливости ханжей и неувядающем значении винных юбок. Однако прибытие мужеподобной особы среднего возраста со зловещей улыбкой и колодой карт спасло его, так как та начала предсказывать всем будущее. Все окружили ее, и в это же время вошедшая девушка объявила, что Сильвия растянула лодыжку и не придет. «Ах, бедняжка!» — горячо запричитали все и тут же о ней забыли.

— Пойдем, — предложила Марджори. — Можешь не прощаться. Никто не обратит на тебя внимания. Хорошо, что Сильвия дома — теперь ей не удастся от нас убежать. Всем бы им растянуть себе лодыжки! И все же, знаешь, они прекрасные художники. Даже те, что были у Кропоткиных. Когда-то мне самой нравилось там бывать.

— Стареем, — откликнулся Уимзи. — Прости, если это прозвучало грубо. Но ты знаешь, мне уже скоро сорок, Марджори.

— Ты хорошо выглядишь. Хотя сегодня вид у тебя немного измученный. В чем дело, Питер?

— Синдром среднего возраста.

— Смотри осторожней, а то остепенишься!

— О, я уже давно остепенился.

— Ну да, кукуешь со своим Бантером и книгами. Иногда я тебе завидую, Питер.

Уимзи ничего не ответил, и Марджори, взглянув на него почти с тревогой, взяла его за руку.

— Питер, пожалуйста, будь счастливым. Ты всегда был таким удобным человеком, которого ничто не трогало. Оставайся таким же, а?