Прошла целая вечность, прежде чем он увидел здание «Легиона». Проехав за него, он повернул направо. И там увидел машину. Гамаш не знал, что чувствовать – облегчение или ужас. Он подъехал к стоящей машине, вылез из «вольво».
Стоя на вершине невысокого холма, он посмотрел на Лак-Брюм; снег ударял ему в лицо и чуть не ослеплял. В промежутках между порывами снега он видел три фигуры, с трудом двигающиеся по льду.
– Намасте, намасте, – бесконечно повторяла Матушка своими сухими, потрескавшимися, кровоточащими губами, и наконец стало ясно, что она уже не может произнести больше ничего иного.
Это слово будто застряло в ней, и она произносила и произносила его, как патефон. Но оно помогало прогонять страх из ее сердца и не могло найти себе замены. Матушка замолчала, и только ужас и недоумение остались при ней.
Кей еле шла в середине, ноги почти отказывали ей; две подружки из последних сил поддерживали ее, как и в течение всей ее жизни – она понимала это. Почему для понимания этого должно было пройти столько лет? И теперь, в конце, – а это был конец – она целиком и полностью зависела от них. Они поддерживали ее, не позволяли упасть, вели ее в следующую жизнь.
Теперь она знала ответ на свою загадку. Почему ее отец и его друзья, когда шли на смерть, кричали: «В жопу папу римского».
Ответа на это не было. То были его слова, его жизнь, его путь и его смерть.
Теперь это были ее слова. Он всю жизнь потратила на то, чтобы разгадать что-то, не имевшее к ней отношения. Что-то такое, чего она не в силах была понять. Да и не нужно было ей понимать это. Ей нужно было понимать только свою жизнь и свою смерть.
– Я вас люблю, – прохрипела она, но эти слова были унесены ветром и не дошли до старых ушей.
Эм поддерживала Кей, и втроем они уходили все дальше и дальше в озеро. Матушка остановилась – то ли ее трясло, то ли она дрожала от холода, и даже плакать она прекратила, только издавала какой-то вой, но, может, это был вой ветра.
Они уже почти дошли до конца. Эм не ощущала ни рук, ни ног. И утешало ее только одно: ей уже не придется чувствовать мучительной боли, когда в тело ее вонзятся тысячи иголок, если она вернется в тепло. Ветер дул, и за его завываниями она слышала что-то еще. Над озером звучали звуки скрипки.
Эм открыла глаза, но не увидела ничего, кроме белизны.
Сплошной лед.
Арман Гамаш стоял на сугробе. Безумный ветер срывался с гор, мчался по озеру мимо трех женщин, мимо заметенной площадки для кёрлинга и того места, где умерла Си-Си, набирал силу, жесткость, непримиримость и ударял Гамаша в лицо. Гамаш хватал ртом воздух, сжимая в руке письмо Эм, белую бумагу, невидимую на фоне белого снега за ним, перед ним и повсюду вокруг него. Как и эти три женщины, он был окутан белизной.
Он сделал шаг вперед, обуянный желанием броситься бегом по озеру следом за ними. Все его существо требовало от него, чтобы он спас их, но он остановился и чуть не разрыдался – так тяжело далось ему это усилие над собой. Эмили в своем письме умоляла его позволить им умереть, как умирают легендарные старики-эскимосы, которые уходят на дрейфующий лед и плывут к своей смерти.
Конечно, это они убили Си-Си. Он понял это еще день назад, но подозревал, что чувствовал это значительно дольше. Он все время знал: невозможно, чтобы никто не увидел убийцу. Кей не могла сидеть рядом с Си-Си и не увидеть того, кто это сделал.
И кроме этого, был и сам убийца. Слишком уж сложно все было. Никотиновая кислота, расплавленный снег, наклоненный стул, провода под напряжением. И наконец, удар током, точно рассчитанный по времени к тому моменту, когда Матушка очищает дом и все глаза и уши направлены на нее.
А после этого нужно еще было убрать провода.
Никто не мог сделать это незаметно.
Горькая никотиновая кислота была в чае, который подала Матушка во время завтрака. Эм, принеся стулья на место, разлила антифриз. Она сама села на стул, чтобы Си-Си не оказалась на нем до времени.
Ключевую роль играла Кей. Гамаш предположил, что тот, кто убил Си-Си, сначала прикрепил провода к ее стулу, потом ошивался около пикапа Билли, дожидаясь подходящего момента, чтобы подключить их к генератору. Но в письме Эм было написано иное. Они заранее подключили провода к генератору Билли, а потом Кей ждала сигнала от Эм, которая должна была дать знак, что Матушка собирается очистить дом. Когда Эм подала знак, Кей подошла к пустому стулу, наклонила его, нарушив симметрию, и подключила провода. С этого момента стул был под напряжением.
К этому времени начала действовать никотиновая кислота, и Си-Си сняла перчатки.
Матушка готовилась к тому, чтобы очистить дом. Все взгляды были устремлены на нее.
Она запустила камень, который загрохотал по льду, на трибуне раздались подбадривающие крики, все поднялись на ноги, и Си-Си тоже. Она прошла вперед, встала в лужу, обеими голыми руками ухватилась за металлическую спинку стула – и готово.