Смертельный холод

– Я люблю тебя, Кри, – прошептал он. – В тебе есть все, что только можно желать. Я думаю, ты сама не понимаешь, как ты прекрасна, талантлива, блестяща. Ты самая замечательная девушка в мире. Ты не споешь мне?

И Кри спела. И, услышав ее голос, молодой человек в ее объятиях вздохнул и улыбнулся от счастья.

– Я тебя никогда не оставлю, Кри. И никому больше не позволю сделать тебе больно.

И она поверила ему.

Глава тридцать восьмая

Дверь открылась еще до того, как Гамаш и Рейн-Мари успели постучать.

– Мы вас ждали, – сказал Питер.

– Это ложь! – закричала Рут, устроившаяся в этом уютном доме. – Мы начали есть и пить без вас.

– По правде говоря, она ни на минуту не прекращала ни того ни другого, – прошептал Питер.

– Я все слышала! – прокричала Рут. – Оттого что это правда, она не становится менее оскорбительной.

– Bonne année[98], – сказала Клара.

Она расцеловала Гамашей в обе щеки и взяла их куртки.

Это была ее первая встреча с Рейн-Мари, и та оказалась именно такой, какой представляла себе Клара. Улыбающаяся и дружелюбная, добрая и изящная, в сшитых на заказ и удобных юбке и блузе, в свитере из верблюжьей шерсти и шелковом шарфике. На Гамаше был твидовый пиджак, галстук, спортивного типа брюки. И Гамаш умел носить эти красивые вещи с легким изяществом.

– С Новым годом.

Рейн-Мари улыбнулась. Ее представили Оливье и Габри, Мирне и Рут.

Питер провел их в гостиную и спросил:

– Как поживают Матушка и Кей?

– Поправляются, – ответил Гамаш. – Все еще очень слабы и тоскуют по Эм.

– Невероятно, – сказал Оливье, присаживаясь на подлокотник кресла Габри.

В камине потрескивал огонь, на рояле стоял поднос с напитками. Всегда гостеприимная комната выглядела еще приветливее с новогодней елкой.

– Устрицы на рояле, подальше от Люси, – объяснила Клара. – Только у Морроу может быть собака, которая любит устрицы.

– Мы видели бочонок при входе, – сказала Рейн-Мари, вспомнив деревянную емкость, полную устриц, в снегу перед дверью в дом Морроу.

Она не ела устриц с детства. В деревне, где она росла, на Новый год тоже привозили бочонки устриц. Квебекская традиция.

Взяв тарелки с устрицами на половинке раковины, с тонкими ломтиками ржаного хлеба под тонким слоем масла и кусочками лимона, двое новоприбывших гостей присоединились к остальным перед камином.

– Как поживает Кри? – спросила Клара, устраиваясь рядом с Питером.

– Она сейчас в психиатрическом отделении. В ее нынешнем состоянии суд ей не грозит. А может, и вообще не грозит, – ответил Гамаш.

– А как вы поняли, что она убила мать? – спросила Мирна.

– Вообще-то я думал, что это сделали три женщины – они просто обвели меня вокруг пальца, – признался Гамаш, отхлебнув вино. – Но потом я вспомнил эти унты из кожи новорожденного тюленя.

– Злодейство, – заметила Рут, делая очередной звучный глоток.

– Эмили в своем письме сообщала о никотиновой кислоте, антифризе, проводах. Но одну важнейшую деталь она упустила.

Все навострили уши.

– Если бы они сделали все то, о чем сказано в письме, то Си-Си осталась бы жива. Эмили в своем письме ни слова не сказала о сапожках. Но если бы на Си-Си не было эскимосских сапожек с металлическими зацепками, то ничего бы не произошло. Эти металлические зацепки – ключ к убийству. Я сказал вчера об этом Эмили, и ей стало худо. Более того, она удивилась. Она слышала, как Си-Си идет, поцокивая этими крючками после предрождественской службы, но не видела ее. Она понятия не имела об источнике этого звука.

– Никто из нас не имел об этом понятия, – сказала Клара. – Впечатление было такое, будто идет какое-то чудовище с когтями.

Пока она слушала Гамаша, ей на память пришла известная рождественская песенка: «Скорбя и мучаясь, в крови и ранах ляжет он в холодный гроб». И тут Клара вспомнила, что песня эта называется «Мы, три волхва».

– Я понял, что эти женщины не могли убить Си-Си. Но они знали, кто это сделал, – сказал Гамаш. Его слушатели, даже Люси, молча взирали на него. – Матушка все нам рассказала. Кей назвала только свое имя и номер социального страхования, который оказался номером ее телефона. Так я и не добился от нее прямого ответа.

– Я тоже не даю ему прямых ответов, – сказал Габри, обращаясь к Рейн-Мари.

– И не должны, mon beau Gabri, – откликнулась Рейн-Мари.