Смертельный холод

– Это называется шар ли-бьен, – сказал Гамаш. – Он принадлежал Си-Си. Вокруг него она построила всю свою духовную философию. Она очень точно описала его в своей книге. Сказала, что это единственная вещь, оставшаяся ей от матери. Она даже упомянула, что ее мать расписала этот шар.

– На нем изображены три сосны, – подхватила Мирна.

– И инициал, – дополнила Клара. – Л.

– Вот, значит, почему Си-Си переехала сюда, – сказал Габри.

– Почему? – спросил Питер, который думал о поджидающих его собственных проблемах и не очень сосредоточивался на разговоре.

– Три сосны? – Габри подошел к окну и повел рукой. – Три сосны. Три Сосны?

– Три сосны три раза, – сказала Рут. – Ты стучишь башмачками, Дороти.

– Мы уже не в Канзасе[80], – огрызнулся Габри. – Мы здесь? – умоляющим тоном обратился он к Питеру.

– Три Сосны, – сообразил наконец Питер. – Мать Си-Си была родом отсюда?

– И ее фамилия начиналась на букву Л, – подытожила Мирна.

Эмили Лонгпре лежала в кровати. Было еще рано – не пробило и десяти, но она чувствовала себя усталой. Она взяла книгу и попыталась читать, но книга оказалась тяжелой для ее рук. Она с трудом удерживала ее, желая дочитать историю и узнать, чем все кончается. Она боялась, что ее время кончится прежде, чем кончится история.

Теперь книга тяжело лежала на ее животе, напоминая ей те дни, когда она вынашивала Дэвида. Она лежала в той же кровати. Гас рядом отгадывал свои кроссворды, бормоча что-то себе под нос. А ребенок был в ее чреве.

Теперь общество ей составляла только книга. Нет, возразила себе Эм. Не только книга. У нее есть Беа и Кей. Они тоже были с ней и останутся до самого конца.

Эм видела, как книга, тяжелая от слов, поднимается и опускается вместе с ее дыханием. Она посмотрела на закладку – прочитана половина. Только половина. Эмили снова взяла книгу, на этот раз двумя руками, и почитала еще немного, забылась в перипетиях сюжета. Она надеялась, что конец будет счастливый. Что героиня найдет любовь и счастье. Или хотя бы себя. Этого было бы достаточно.

Книга снова закрылась, закрылись и глаза Эм.

Матушка Беа видела будущее, в котором не было ничего хорошего. Никогда не было. Даже в лучшие времена Матушка имела дар прозревать худшее. Это свойство не добавляло ей оптимизма. Если ты живешь в руинах будущего, то из настоящего тоже уходит радость. Единственным утешением было то, что ни один из ее страхов не сбылся. Самолеты никогда не падали, лифты не срывались вниз, мосты оставались на своих местах. Да, муж покинул ее, но это трудно было назвать катастрофой. Некоторые сказали бы, что это самосбывающееся пророчество. Она сама выгнала его. Он всегда сетовал, что в их взаимоотношениях имеет место излишество. Беатрис, он и Бог. Один из них должен уйти.

Выбор был невелик.

Теперь Матушка Беа лежала в кровати, завернув свое полное тело в мягкие и теплые фланелевые простыни и накрывшись пуховым одеялом. Она предпочла Бога мужу, но, откровенно говоря, она бы и ему предпочла хорошее одеяло гагачьего пуха.

Это было самое ее любимое место во всем мире. Кровать в ее доме, где она пребывает в тепле и безопасности. Так почему же она не может уснуть? Почему она больше не может медитировать? Почему она даже есть больше не может?

Кей лежала в постели, отдавая приказы молодым испуганным пехотинцам, собравшимся вокруг нее в траншее. Их плоские, невысокие каски сидели набекрень, лица были покрыты грязью, дерьмом и первым пробивающимся пушком над губой. Она знала, что первым и последним пушком, но им предпочитала об этом не говорить. Вместо этого она произнесла зажигательную речь и заверила их, что первой покинет траншею, когда будет приказ, и поведет их под прочувствованные звуки песни «Правь, Британия».

Кей знала, что все они скоро умрут. И она свернулась калачиком, стыдясь трусости, которую она всю жизнь носила в своем чреве, словно плод; трусости, которая так контрастировала с явной отвагой ее отца.

– Извини, – в сотый раз сказал Питер.

– Дело не в том, что ты нашел его на свалке, а в том, что солгал, – солгала Клара.

На самом деле ее разозлило, что он подобрал этот чертов шарик на свалке. В очередной раз она получила на Рождество мусорный подарок. Когда у них не было средств, это не имело значения. Она делала для него какую-нибудь безделушку, потому что умела работать руками, а он находил что-нибудь на свалке, потому что руками делать ничего толком не умел, и оба притворялись, что довольны подарками.

Однако теперь ситуация изменилась. Теперь они могли позволить себе подарки, но он все же предпочел сделать ей подарок со свалки.

– Извини, – сказал он, зная, что этого недостаточно, но не зная, что сказать, чтобы было достаточно.

– Забудем об этом, – отмахнулась она.

Он был достаточно умен, чтобы понимать, что это будет не очень умно.

Гамаш сел подле Бовуара. Он принес еще одну грелку, хотя трясти его подчиненного уже перестало. Гамаш сумел найти только одну грелку и не мог понять, что случилось со второй. Он сидел, глядя на Жана Ги и время от времени читая тяжелую книгу, лежавшую у него на коленях.