Смертельный рейв (СИ)

А соседи Руди Монморенси не могли и предположить, что творилось совсем рядом с ними, за дверью с номером 513. Они знали, что там живёт состоятельный молодой человек. Иногда он приводил к себе девушек, но не нарушал общего спокойствия, так что возражений против такого жильца ни у кого не было. К тому же, появлялся студент всегда поздно, поэтому его внезапное исчезновение не вызвало никаких подозрений.

Бросив кухонный нож в раковину и тщательно вымыв руки, Рэй проследил за тем, как в канализацию утекает порозовевшая от крови вода. Из комнаты продолжали доноситься крики, которые ему порядком надоели. Руди, несмотря на звукоизоляцию, с завидным упорством взывал о помощи, хотя отлично понимал, что его не услышит ни одна живая душа, кроме жестокого мучителя.

— Заткнись! — подросток подставил запачканное лезвие под упругую струю, бьющую из крана, и повертел его в разные стороны. Сегодняшней ночью он планировал куда более обширную программу развлечений, но мягкотелый говнюк вырубился в самом разгаре веселья. Рэю пришлось остановиться и вспомнить навыки оказания первой помощи, которым его когда-то научили в летнем лагере, чтобы Монморенси не откинул копыта раньше положенного срока.

— Помогите! Убивают! Помогите! — не унимался Руди.

Рэй покончил с мытьём ножа, взял со стола лейкопластырь и вернулся в комнату. Резким движением он залепил пленнику рот, отобрав у него возможность нарушать ночную тишину истошными воплями. Теперь Руди мог только издавать нечленораздельные звуки, но уже на порядок тише.

— Придётся приобрести в аптеке флакон нашатырного спирта, — выразил мысль вслух подросток. — Я же не могу позволить, чтобы ты пропустил всё самое интересное.

Студент в ужасе замотал головой из стороны в сторону, тщетно пытаясь что-то сказать.

— Извини, но я ничего не понимаю. Не нужно было так надрываться, чтобы мне не пришлось заклеивать твою орущую глотку.

Ноздри Руди широко раздулись, как будто он собирался протолкнуть слова через нос. Лицо у него приняло багровый оттенок от чрезмерных усилий освободиться из прочных верёвочных пут.

— Знаю, знаю, — с пониманием произнёс Рэй. — Боишься новой боли. Но иногда физические страдания перенести гораздо легче, чем те, которые возникают вот здесь. — Он положил руку себе на грудь.

Руди вновь что-то промычал.

— Ты причинил Виолет такую боль, и она никогда не сможет забыть о ней. Ты понимаешь, что такое «никогда»? Это значит, что она всю жизнь будет носить её внутри, в самом сердце. Возможно, ей удастся скрыть тяжёлые переживания от других, но от себя — вряд ли. И ты послужил тому причиной, а сам остался безнаказанным. Разве так честно? Честно, я тебя спрашиваю?! — Рэя охватил приступ ярости. Он изо всех сил толкнул кровать ногой, и та сдвинулась с места. — Ты заслуживаешь смерти, но не мгновенной, а медленной и мучительной, и я постараюсь её тебе обеспечить.

Невольник принялся что-то судорожно повторять. По щекам у него потекли слёзы немой безнадёжности. Из легкомысленного молодого человека, пользующегося неограниченными благами финансового могущества папочки, он превратился в сопливое ничтожество, готовое на всё ради бесценного права остаться в живых.

— Не хочешь умирать, — догадался подросток.

Монморенси закивал, как игрушечный болванчик.

— К сожалению, у тебя нет другого выбора.

* * *

Открыв глаза и вынырнув из тревожного сна, студент долго изучал потолок, словно оказался здесь впервые. Он по-прежнему лежал на кровати с привязанными руками и ногами. Живой. После всех вчерашних (или сегодняшних?) истязаний раны тянуло так, словно в них впились невидимые крючья. И всё-таки живой.

Руди застонал и предпринял попытку приподняться, но верёвки тут же напомнили ему об истинном положении вещей: никуда ты, приятель, отсюда не уйдёшь.

Маленьким подарком стало отсутствие лейкопластыря на губах. Вероятно, подросток снял его, побоявшись, что Монморенси может задохнуться собственными соплями после всех тех рыданий, которые огласили эту комнату.

Но как долго будет продолжаться такая мучительная казнь? Сколько ещё пленник сможет выдержать, прежде чем ему удастся освободиться? И удастся ли?

До недавнего времени он совершенно забыл о том неприятном инциденте. Отцу Руди пришлось заплатить нищей семейке, чтобы никто из них не обращался в полицию, когда выяснилось, кто сорвал девчонке пломбу. Позже Виолет убежала из дома. Новость не вызвала у Монморенси приступа угрызений совести. Его подростковая «шалость» вошла в разряд «оплаченных», так что удостаивать её списка неискупимых грехов не имело смысла.