Смертельный танец

– Я не хочу Райну, – сказал он, и такой мучительной болью исказилось его лицо, что у меня слезы выступили на глазах. – Я хочу тебя.

– Ты не можешь меня хотеть после этой ночи.

– Для того ты и спала с Жан-Клодом? Ты думала, что это обезопасит тебя от меня?

– Я не думала об этом настолько отчетливо.

Он положил на кровать пальто и пистолет и схватился руками за спинку. Дерево застонало от силы его пальцев, и он отдернул руки, будто не собирался его ломать.

– Ты спала с ним в этой постели. Прямо здесь.

Он прикрыл глаза рукой, будто пытаясь стереть этот образ.

И вскрикнул нечленораздельно.

Я шагнула к нему, вытянув руку, – и остановилась. Чем я могла его утешить? Что сказать? Да ни черта.

Он дернул на себя нижнюю простыню, выдернул, схватил матрац и сорвал его с кровати, схватился за кровать и поднял ее.

– Ричард! – крикнула я.

Кровать была из сплошного старого дуба, а он отшвырнул ее, как игрушку, дернул нижнюю простыню, и шелк порвался с треском лопнувшей кожи. Ричард стоял на коленях, держа в руках рваный шелк, протягивая ко мне руки, и обрывки стекали с них, как кровь.

Он поднялся на ноги, не совсем уверенно, пошатнулся, схватился за кровать и шагнул ко мне. “Файрстар” и браунинг лежали где-то на полу среди красных обрывков шелка и расшвырянных матрацев.

Я попятилась, пока не уперлась в угол, и отступать стало некуда. Я все еще прижимала к себе простыни, будто они могли меня защитить, протянула руку в сторону Ричарда, будто это могло помочь.

– Что ты хочешь от меня, Ричард? Что ты хочешь, чтобы я сказала? Мне очень жаль. Жаль, что я сделала тебе больно. Жаль, что не смогла пережить то, что видела ночью. Мне жаль, жаль, жаль.

Он шел ко мне, ничего не говоря, сжав руки в кулаки. Я поняла, что боюсь Ричарда, что я не знаю, что он сделает, когда дойдет до меня, и что я не вооружена. Наполовину я чувствовала, что заработала по морде хоть один раз, и это я ему должна. Но, видя, что он сделал с кроватью, я не знала, выживу ли я.

Ричард схватился за простыню, смял ее рукой, дернул меня за нее к себе, поднял на цыпочки и поцеловал. Я просто замерла. Удар, крик – этого я ожидала. Но не поцелуя.

Он надавил губами, заставляя меня открыть рот. Ощутив его язык, я отдернула голову.

Ричард положил мне ладонь на затылок, будто силой хотел заставить целоваться с ним. Ярость на его лице ужасала.

– Я стал недостаточно хорош для поцелуев?

– Я видела, как ты ел Маркуса.

Он отпустил меня так резко, что я упала на пол, запутавшись в простыне. Попыталась подняться на колени, но ноги застряли, простыня соскользнула с одной груди. Я попыталась ее натянуть. Наконец-то смутилась.

– Позавчера я мог касаться их и целовать. Сегодня мне даже нельзя их видеть.

– Не надо, Ричард.

Он встал передо мной на четвереньки, и мы оказались глаза в глаза.

– Чего не надо? Не надо психовать, что ты дала вампиру? – Он пополз вперед, придвинулся почти вплотную. – Ты дала трупу, Анита. Как, хорошо это было?

Я смотрела на него, уже не смущаясь, а злясь.

– Да, это было хорошо.

Он дернулся, будто я его ударила. Лицо его сморщилось, глаза лихорадочно забегали по комнате.

– Я люблю тебя, Анита! – Вдруг на меня поднялись полные страдания глаза. – Я люблю тебя.

Я старалась раскрыть глаза пошире, чтобы слезы не потекли по щекам.

– Я знаю, и мне жаль.

Он отвернулся, не встав с колен. Ударил по полу ладонью, заколотил двумя кулаками, пока белый ковер не окрасился кровью.

Я вскочила, наклонилась над ним, боясь дотронуться.

– Ричард, не надо, пожалуйста, не надо! Слезы текли, и я не могла их остановить. Я встала на колени рядом с ним:

– Ричард, ты же себе руки разбиваешь, перестань!

Я схватила его за окровавленные запястья, сжала. Он глядел на меня, и взгляд его был полон человеческой муки.

Я дотронулась до его лица, до шрама от когтя. Он прильнул ко мне, и по его щекам покатились слезы. От его взгляда я замерла неподвижно. Он коснулся губами моих губ, и я не отдернулась, но и не стала целовать в ответ.

Он отодвинулся – настолько, чтобы ясно видеть мое лицо.

– До свидания, Анита. – Он поднялся на ноги. Я столько хотела сказать, но все это не имело бы смысла. Уже ничего нельзя было исправить. Ничем не стереть того, что видела я этой ночью и что при этом почувствовала.

– Ричард, я... Ричард... мне очень жаль...

– Мне тоже. – Он пошел к двери, остановился, взявшись за ручку. – Я всегда буду тебя любить.

Я открыла рот – но не издала ни звука. Ничего я не могла сказать, кроме как “Я люблю тебя, Ричард, и нет слов, чтобы передать, как я сожалею”.

Он открыл дверь и вышел, не оглянувшись. Когда дверь закрылась, я села на пол, закутавшись в шелк простыни. Она пахла одеколоном Жан-Клода, но был в ней теперь и запах Ричарда. Лосьон его лип к ткани, к моим губам.

Как я могла его отпустить? А как я могла его удержать?

Я сидела на полу и ничего не делала, потому что не знала, что мне делать.

41