Смертельный треугольник

— Вино представляется мне по-настоящему космической проблемой. Вам кажется забавным то, что я вижу в вине космическую проблему? Это не удивляет меня, напротив, ваша реакция только подтверждает правоту моей мысли. Вино действительно является настолько серьезной, подлинно космической проблемой, что наше время, в ряду других эпох, тоже не смогло обойти ее вниманием, пытаясь по-своему решить ее! Найдется ли сегодня кто-нибудь настолько проницательный, кто сумел бы увидеть за алкоголизмом — ибо по данному вопросу статистики ухитрились обнародовать горы разного рода сведений — просто образ прихотливо вьющейся виноградной лозы и тяжелых гроздьев винограда, насквозь пронизанных золотом солнечных лучей?! Едва ли найдется… и не следует этим обольщаться: ведь наше истолкование темы вина только одно из многих возможных, к тому же оно по времени самое последнее, следовательно, незрелое…

Вино, подумал Гордеев, вино, черт побери! Ему же как раз и показалось, что женщина на картине что-то пьет из бокала!

Тут лектор вдруг достал из кармана маленькую плоскую фляжку и сделал хороший глоток. Вытер губы и продолжил:

— В старину перед человеком, напротив, представал живой, цельный, не разбитый на части космос! Впечатления о дневном времени образовывались у него в связи с великими проявлениями природных стихий, например со случавшимися время от времени грандиозными пожарами степного травостоя, тогда как ночь он наделял восстанавливающей силой: в его воображении она являлась временем, когда из могил восстают мертвецы. И в вине оцепеневший от изумления человек этого первобытного мира, казалось, тоже встречался с некой извечной силой. В его сознании виноградины запечатлевались как концентрации света, представлялись сгустками загадочнейшей силы, которая подчиняет людей и животных и увлекает в иную, лучшую жизнь. В такую, когда природа вокруг кажется просто великолепной, когда воспламеняются сердца, возжигаются взоры, а ноги непроизвольно пускаются в пляс. Вино — это мудрый, плодоносный и ветреный бог. Дионис, Вакх — в этих именах слышится гомон нескончаемого веселья. Подобно жаркому ветру тропических лесов, он добирается до потаенных глубин жизни и там взбаламучивает ее! — Тут лектор громко икнул.

Ну хватит с меня, подумал Гордеев. Пора домой.

Едва он переступил порог квартиры, позвонил Турецкий.

— Ну и как дела?

— Так… По всякому, в общем… Но уже лучше.

— Ясно, — резюмировал Турецкий. — По-прежнему куксишься.

— Да не очень. — Честно говоря, Гордеев немного испугался, что приятель сейчас приедет к нему пить водку.

— А ты знаешь, Юрец, почему ангелы летают? — спросил Турецкий.

— Нет, а почему? — сказал Гордеев, хотя в голове что-то такое шевельнулось.

— Потому что легко к себе относятся!

Они посмеялись, на том разговор и кончился.

Гордеев разогрел себе ужин в микроволновке и уселся перед телевизором с бокалом «божоле». Бездумно крутил каналы, не останавливаясь, как обычно, на спорте и погоде. Поужинав, немного подумал и захватил на кухне бутылку арманьяка — того самого, который презентовала восходящая звезда телеэкрана. Плеснул в бокал янтарную жидкость, развалился на диване и стал наслаждаться Шагалом, который висел на стене напротив. Через несколько минут ему стало неловко — оттого, что не сказал ни слова Турецкому: ей-богу, Александр Борисович заслуживал лучшего с его, гордеевской, стороны к себе отношения. Он, конечно, не такой уж был эстет и едва ли бы проникся ситуацией — приобретением безусловного шедевра, но разделить с товарищем радость конечно бы не отказался. И потом… Гордеев вспомнил, что не так уж чужд миру искусств был Турецкий, потому что еще в бытность свою «важняком» Генпрокуратры, то есть, в сущности, не так давно, он расследовал дело о кражах картин и убийствах коллекционеров живописи[2].

Ночью Гордееву приснился ангел. Он не летал, зато играл на скрипке. Гордеев еще там, во сне, сообразил, что и то и другое — довольно устойчивый мотив в творчестве Шагала.