Смертельный туман

– Нас, немногих выживших, подобрали жители соседней деревни. Среди них я и вырос. Это была воинственная деревня. Десятилетиями, а то и веками они питали ненависть к одному прибрежному племени. Случалось так, что схватки между деревнями происходили каждые несколько месяцев. Потом все затихало, иной раз на годы. Если везло, даже лет на десять. Пока я взрослел, стоял один из таких периодов мира. Деревня процветала. Возмужав, я взял жену, родилась дочь… Я всегда был чужаком, приемышем, но с годами все сильней чувствовал – мое место именно там, среди этих людей…

А потом перемирие кончилось. Что послужило поводом, осталось неизвестным, просто опять начались стычки. Я отказался участвовать. Люди ушам не поверили. Не говоря уже о взрослых мужчинах, даже мальчишки желали доказать свою доблесть и верность деревне! Вот тогда меня трусом и объявили.

Казанова выплеснул кружку в огонь, пламя сердито зашипело.

– Конечно, – продолжал он, – люди были правы. Да только я видел смерть своей семьи от рук поселенцев, а против того племени, с которым мы воевали, никакого зла не держал. Когда я пытался представить себя в военном походе, неизменно рисовалась картина того, чем все завершится. Вот он я, как стервятник, стою над телами каких-нибудь окровавленных ребятишек… Нет уж! Я предпочел репутацию труса.

Потом наш военный вождь – его называли Четырехпалым из-за того, что в детстве ему откусила палец собака, – сказал: раз я не сражаюсь, меня надо изгнать вместе с семьей. Живите, дескать, сами по себе и не надейтесь, будто голодной зимой вам кто-то поможет! – Казанова медленно покачал головой. – Я должен был сказать: хорошо, изгоняйте. Я не сказал…

Мою жену звали Тализа. Она была из деревенских. Вся ее семья там жила. Я не мог просить ее уйти от них навсегда, скитаться со мною и четырехлетней Оссой в поисках нового дома. Куда нам идти, как пищу добыть?.. Податься к переселенцам с востока мы не могли, те нас сразу убили бы. Нас не приняли бы и племена, жившие у Жуткого моря. Причина моего изгнания стала бы известна: кому нужен трус, да еще и с семейством?

И я пошел на войну. Помню, стояла ясная, безлунная апрельская ночь. Мы, сорок шесть воинов, подобрались к деревне тише весеннего снегопада. Четырехпалый подал сигнал, и мы засыпали деревню стрелами. В качестве, так сказать, первого предупреждения. Их мужчины выбежали нам навстречу… Поле боя я видел плохо. У меня перед глазами плавал красный туман, я думал, это кровь. Но я ошибался. Это было воспоминание.

Случилось так, что вместо настоящего я увидел прошлое. Пятнадцати лет словно не бывало! Я снова услышал, как содрогалась земля под копытами лошадей. Мы были около дома. Я видел, как неуверенно попятился братишка, я бросился к нему, но опоздал. Пронесся всадник, и сломанное тело братика полетело прямо ко мне, точно сбитая птица… Мы с ним упали, и я застыл…

Тщетно я силился найти опору в настоящем, в темной апрельской ночи, где кипело сражение. Хуже: я вдруг услышал, как меня зовет моя дочь, Осса. Ее голос звучал так ясно, словно она стояла рядом со мной.

Видения прошлого наконец расступились, я понял, где нахожусь. Но крик Оссы повторился, в нем звучала боль. Умом я понимал, что нас разделяло не меньше трех миль, но крик был настолько реальным!.. Я кинулся с поля боя прочь, я мчался во все лопатки, уж поверь мне… – Казанова сделал паузу. – Я все силы до капли вложил в ту гонку… и все равно опоздал. Дым пожара я унюхал за полмили. К тому времени крики дочери смолкли, я их больше не слышал.

Влетев в деревню, я увидел наш длинный дом совершенно обугленным. Дверь заложили извне. Я сразу растворил ее, и те, кто был еще жив, кинулись вон. Я же бросился внутрь и стал выносить тех, кто успел надышаться дыма и лежал на полу. Я все не находил Тализу и Оссу. А потом… Я увидел их в дальнем конце дома, отрезанных огнем от выхода. Моя жена держала дочь на руках, крепко обняв, словно это могло ее защитить…

Я подхватил обеих, вынес наружу, сбил пламя… Это не помогло – жизнь уже покинула их. Даже в смерти они так крепко держались одна за другую, что я не смог их разделить. Так, вместе, мы их и похоронили…

Казанова повернул к Тео изуродованное лицо и угрюмо усмехнулся, натянув шрам.

– Потом меня провозгласили трусом, ведь я из боя удрал.

– Ты больше тридцати человек из того дома спас, Грант, – тихо напомнила Дымка.

– И что с того? – Казанова опять уставился в пламя. – Мы с тобой считаем жизни не так, как свойственно воинам. У них свой метод подсчета, и мне его не понять. Для них потеря некоторого числа людей – лишь еще более веский повод опять устроить войну. А потом опять.

В дальнейшем выяснилось, что длинный дом подожгли поселенцы, стакнувшиеся с нашими врагами. Они подкараулили нас, воспользовались нашим отсутствием. Пока взрослые мужчины были в походе, женщин, стариков и детей оказалось так легко согнать вместе, запереть в доме, поджечь… Раз плюнуть!

Казанова поднял камешек, закинул в огонь.