Смертельный удар

Она ничего не знала о годовом отчете банка и равнодушно направила меня к служащему, сидевшему у нее за спиной. Бойкая история, которую я приготовила, чтобы объяснить, зачем он мне нужен, не пригодилась. Принявший меня мужчина среднего возраста сообщил, что только рад обнаружить, что кого-то интересуют уменьшающиеся сбережения и заем. Он подробно рассказал мне о незыблемых этических ценностях общества, где люди делают все, чтобы в порядке содержать свои маленькие дома, и о том, как банк по собственной инициативе пересматривает условия займа со своими долгосрочными клиентами, если их застигают врасплох трудные времена.

— У нас нет такого годового отчета, к которому вы привыкли обращаться для оценки, поскольку мы — частная организация, — заключил он. — Но вы можете посмотреть наши ведомости и счета на конец года, если хотите.

— Вообще-то меня интересуют фамилии членов вашего правления, — сказала я.

— Ну разумеется…

Он порылся в выдвижном ящике и достал кипу бумаг:

— Вы уверены, что не хотите взглянуть на отчеты? Если вы помышляете о вложении, смогу заверить вас, что наши условия очень выгодные, а положение надежное, несмотря на закрытие и ликвидацию предприятий в регионе.

Если бы у меня были несколько тысяч из сбережений, я просто почувствовала бы себя обязанной поместить их в банк, чтобы покончить со всеми затруднениями. Но пока я пробормотала нечто уклончивое и взяла у него список директоров. Он состоял из тринадцати имен, но я знала только одно из них: Густав Гумбольдт.

О да, с гордостью заявил мой консультант, мистер Гумбольдт согласился стать директором в сороковых, когда впервые начал заниматься здесь бизнесом. Даже теперь, когда его компания стала одной из самых больших в мире и он является директором дюжины наиболее удачливых из пятисот компаний, он все еще остается членом правления «Айронуоркерс».

— За последние пятнадцать лет мистер Гумбольдт пропустил только восемь заседаний, — закончил он.

Я промурлыкала что-то невнятное, что могло быть принято за непомерное благоговение перед колоссальной преданностью персоны.

Картина становилась для меня довольно ясной. На заводе «Ксерксес» существовала некая проблема со страхованием рабочей силы, которая вынуждала Гумбольдта не афишировать ее. Я не могла понять, как это связано с судебным процессом или смертью Ферраро и Пановски. Но, возможно, Чигуэлл знал, что означали статистические данные, которые мне достались… возможно, его медицинские записи прольют на это свет. Этот аспект не слишком беспокоил меня. Меня тревожила и занимала личная игра Гумбольдта. Мне надоело кружить подле него. Настало время открыто выступить. Я освободилась от умевшего обещать человека из «Айронуоркерс» и направилась в Луп.

Я была не намерена тратить время, подыскивая дешевую парковку, и остановилась рядом с Гумбольдт-Билдинг на Медисон. Задержавшись в машине, я расчесала волосы перед зеркалом заднего вида и устремилась в логово зверя.

В Гумбольдт-Билдинг разместились административные офисы. Как и во всех производственных корпорациях, основные дела делались на заводах, разбросанных по всему земному шару, поэтому я не удивилась, что многочисленные главные управления и конторы теснились в здании, занимая при этом двадцать пять этажей. Это было функциональное сооружение, без искусственных деревьев, скульптур и украшений. Пол был покрыт сугубо утилитарным кафелем, который обычно можно видеть во всех небоскребах, построенных до того времени, когда Хельмут Джон и ему подобные начали отделывать помещения мрамором, превращая их в бальные залы и портики.

Старинная черная доска информации, висевшая в вестибюле, не содержала имени Густава Гумбольдта, но он сам говорил мне, что кабинеты по общим вопросам размещаются на двадцать втором этаже. Я вызвала один из отделанных бронзой лифтов и медленно поплыла наверх.

Холл, в котором я оказалась, выйдя из лифта, был прост, но атмосфера неуловимо изменилась. Нижняя часть стен по обеим сторонам была отделана темным деревом. На полу лежал светло-зеленый ковер, а над панелями — гравюры в рамках с изображением алхимиков, колдующих над ретортами и колбами в окружении чучел летучих мышей и сушеных жаб.

Я пошла по зеленому ворсу к открытой двери справа. Зеленое напольное покрытие простиралось за дверью. Там находилась приемная огромных размеров. Темное дерево перешло в полированные панели. За столом сидела элегантная женщина. Ее темные волосы были стянуты в узел на затылке, обнажая крупные жемчужины в ушах безупречной формы. Она оторвалась от печатной машинки и встретила меня натренированной улыбкой.

— Я здесь, чтобы увидеть Густава Гумбольдта, — произнесла я, стараясь выглядеть внушительно.

— Я понимаю. Не можете ли вы назвать свое имя?

Я подала ей карточку, и она повернулась к телефонам. Справившись обо мне, она улыбнулась, словно извиняясь:

— Оказывается, вас нет в календаре условных встреч, мисс Варшавски. Мистер Гумбольдт ожидает вас?

— Да. Он оставлял для меня сообщения по всему городу. Просто до этого я не имела возможности прийти к нему.