Смертельный удар

— Я еще не выжила из ума и сумею найти их. И не бойся — я не улизну, когда ты упустишь меня из виду, — добавила я, глядя на нее в упор.

Она растянула губы в усмешке:

— Ибо Господь — свидетель?

Это была наша старая клятва, позаимствованная от дяди Стэна, брата ее матери, который прибегал к ней всякий раз, силясь доказать, что он трезв.

— Ибо Господь — свидетель! — повторила я торжественно. — Мне остается надеяться лишь на то, что чувства Грехема не будут настолько оскорблены, чтобы он решился не платить по счету.

Я обнаружила телефон-автомат у главного входа и потратила несколько монет, прежде чем Дарроу Грехем спустился в фойе клуба «49» и взял телефонную трубку. Конечно, он был недоволен, ибо заказал столик в «Файлегри», но я ухитрилась закончить разговор на дружеской ноте. Перекинув сумку через плечо, я вернулась в спортивный зал.

Глава 2 ВОСПИТАНИЕ РЕБЕНКА

«Святая София» преподнесла «Леди-Тиграм» нелегкую игру, лидируя большую часть игрового времени. Матч получился напряженным и проходил в более быстром темпе, чем это бывало в мои баскетбольные годы. За семь минут до конца две нападающих «Леди-Тигров» нарушили правила игры, и их удалили с площадки. Но внезапно, когда уже стало ясно, что дело — труба, точнее, за три минуты до конца, самая выносливая защитница из команды противника выбыла из игры. Звезда «Тигров», нападающая, которую зажимали весь вечер, наконец ожила, забросив несколько мячей и отыграв восемь очков. Наши победили со счетом 54:51.

Я сообразила, что ликую как никто другой. Я даже испытала теплые ностальгические чувства к своей бывшей команде, которая просто поразила меня. Дело в том, что мои воспоминания юности были омрачены болезнью и смертью матери, причем настолько, что, полагаю, я забыла о хороших временах в школе.

Нэнси Клегхорн откланялась, спеша на деловую встречу, а мы с Дианой Логен присоединились к остальным из нашей старой команды и пошли в раздевалку, чтобы поздравить наших преемниц и пожелать им успехов в региональном полуфинале. Правда, мы долго не задерживались: юные баскетболистки определенно считали, что мы уже слишком стары, чтобы разбираться в баскетболе, и давно отыграли свое.

Диана подошла ко мне, чтобы проститься.

— Молодость не вернуть, — сказала она, прижавшись щекой к моей щеке. — Я возвращаюсь на Золотое побережье. Наверняка я закреплюсь там. Не переживай, Варшавски!

И она удалилась в меховом облаке серебристой лисицы, благоухая «Опиумом».

Кэролайн с озабоченным видом слонялась у двери в раздевалку, боясь, как бы я не ушла без нее. Она была в таком напряжении, что я почувствовала себя неуютно, попытавшись представить, что ожидает меня в ее доме. Однажды она уже вела себя подобным образом; я вспомнила, как она затащила меня к ним домой из колледжа в один из уик-эндов, сославшись на то, что Луиза ушибла спину и нуждается в помощи, чтобы добраться, например, до раскрытого окна. Однако, попав к ним, я обнаружила, что она заманила меня, чтобы объяснить, почему она отдала маленькое кольцо с жемчугом, принадлежавшее Луизе, в фонд «Братства Святого Венцеслава».

— Луиза на самом деле больна? — спросила я, когда мы наконец покинули раздевалку.

Она строго посмотрела на меня:

— Очень больна, Вик. Похоже, тебе не больно-то хочется ее видеть?

— Ну и какова же твоя дальнейшая повестка дня?

Красная краска залила ее щеки.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Она выскочила из дверей школы, а я медленно последовала за ней и через минуту обнаружила, что она уже сидит в стареньком автомобиле, припаркованном багажником к тротуару. Она опустила окно, когда я подошла, и выкрикнула, что желает поскорее увидеть меня дома, а затем рванула с места так, что завизжала резина. Я понуро двинулась к своей машине, отперла дверцу и нехотя залезла на сиденье.

Мое уныние возросло, когда я сделала поворот на Хьюстон-стрит. Последний раз я была в этом квартале в 1976 году, когда умер мой отец и я вернулась, чтобы продать дом. Тогда-то я и видела Луизу и Кэролайн, которой было уже четырнадцать и которая буквально во всем следовала по моим стопам: она и в баскетбол пыталась играть, но при ее росте даже неутомимая энергия не помогла ей войти в первый состав.

Именно тогда я в последний раз говорила с теми из соседей, кто знал моих родителей. Они выказали неподдельную скорбь по поводу смерти моего мягкого добросердечного отца. И проявили недоброжелательство и вместе с тем завистливое уважение в отношении моей матери Габриелы, умершей десятью годами ранее. Как бы там ни было, но ведь остальные женщины квартала разделяли ее судьбу, приучаясь к экономии, бережливости и овладению всеми способами Габриелы, умевшей считать каждый пенни, лишь бы накормить и одеть свою семью.