Каппельман рассердился и приготовился возражать, но, поняв бесполезность этого, сел на водительское место. Я потеряла сознание еще до того, как он развернул свой автомобиль. Что было потом, я не помнила. Я не знала, что Каппельман остановил водителя патрульной машины штата и тот доставил нас с эскортом в клинику Лотти, мча со скоростью восемьдесят миль в час. Я не знала и того, как мистер Контрерас с присущим, ему упрямством отстаивал меня, не позволяя везти в больницу без ее разрешения. Не знала, что Лотти, бросив лишь один взгляд на меня, лежавшую на заднем сиденье, вызвала машину «Скорой помощи», чтобы доставить меня в — «Бет Изрейэль» как можно скорее. Ни даже как Пеппи не хотела оставлять меня на попечение санитаров. Она держала одного из них за запястье своими сильными челюстями и не давала увезти меня. Они сказали, что я ненадолго пришла в сознание и сказала Пеппи, чтобы она отпустила руку парня, но я ничего не помнила об этом, даже в качестве фрагмента сновидений. Наконец около шести утра в четверг я очнулась. Пережив несколько минут недоумения, я поняла, что нахожусь на больничной койке, но не могла сообразить, что я там делаю и как туда попала. Однако, как только я попыталась сесть, от моих плечей в голову полетел такой острый сигнал боли, что воспоминания нахлынули на меня.
Мертвое озеро. Этот страшный кокон смерти. Я вытянула руки перед собой, хотя любое движение вызывало сильную боль. Мои запястья и руки были обмотаны бинтами, пальцы походили на ярко-красные сосиски, торчащие из белой упаковки. В левое предплечье над бинтами была введена игла. Я проследила взглядом от нее до шеренги капельниц и покосилась на этикетки. Название препарата сказало мне о многом. Я медленно свела вместе кончики пальцев. Они были опухшими, но я могла ощущать их. Я снова легла, испытывая умиротворение. Я уцелела. Мои руки в порядке. Они пытались убить меня, пытались унизить меня в момент моей смерти, но я жива! Я снова погрузилась в сон. Когда я опять проснулась, наступило полное больничной суеты утро: измерение кровяного давления, температуры, затем обход врачей и никаких ответов на мои вопросы — вам все скажет врач. Вслед за медсестрами появился бодрый молодой врач, который заглянул в мои глаза и потыкал булавкой в мои ноги. Похоже, булавки служили наиболее передовым методом в практике невропатолога. Другой молодой врач занимался в этот момент с моей соседкой, женщиной моего возраста, которая только что перенесла косметическую операцию. После того как они закончили, пришла сама Лотти с блестевшими от повлажневшего взора темными глазами, изобличавшими отнюдь не врачебное рвение. Молодой врач суетился у ее локтя, стремясь поделиться с ней своими медицинскими открытиями по поводу моего тела. Она послушала его с минуту, а потом отпустила, отмахнувшись властным жестом:
— Я уверена, что все рефлексы у тебя в полном порядке, но позволь мне взглянуть самой. Сначала давай твою грудную клетку. Дыши… задержи дыхание… выдохни. Та-ак!..
Она прослушала меня спереди и сзади, затем велела закрыть глаза, вытянуть руки перед собой и свести их вместе, потом выбраться из постели, медленно наклониться, пройтись на пятках, затем на мысках. Это были пустяки по сравнению с моей обычной спортивной нагрузкой, но я начала задыхаться.
— Тебе на самом деле следует иметь детей, Виктория, ты могла бы произвести на свет целое поколение новых супергероев. То, что ты жива в данный момент, — само по себе медицинское чудо, не говоря уже о том, что ты можешь ходить.
— Спасибо, Лотти. Я очень благодарна тебе. Скажи мне, как я попала сюда и когда смогу уйти.
Она подробно описала мне все, не забыв о Пеппи и мужчинах в карете «Скорой помощи».
— Твой друг, мистер Контрерас, обеспокоенный, ждет внизу в холле. Он пробыл здесь всю ночь со своей собакой, вопреки больничным правилам, но вы оба под стать друг другу — упрямые и твердолобые, и следуете только одному-единственному правилу — делать так, как вам вздумается.
— Уж чья бы корова мычала, Лотти! — не раскаявшись, ответила я, ложась. — И не говори мне, что собака осталась здесь без твоего разрешения. Или, по крайней мере, с согласия Макса.
Я нахмурилась и проглотила конец фразы, вспомнив о своей последней беседе с исполнительным директором больницы. Лотти сочувственно взглянула на меня:
— Да, Макс тоже хочет поговорить с тобой. Он чувствует некоторое раскаяние. Не имеет значения, почему собака провела эту ночь в госпитале. Но сейчас она должна уйти домой, поэтому, если ты заверишь своего настырного соседа, что намерена продолжать жить, чтобы сражаться с ветряными мельницами, мы отправим их отсюда. Между тем, поскольку твои мозги работают не хуже, чем обычно, я пришлю кого-нибудь, чтобы вытащили из тебя эту иглу.
И она удалилась со своей обычной скоростью в сорок узлов. Мистер Контрерас вошел спустя минуту или две, глаза его были полны слез, а руки слегка дрожали. Я спустила ноги с кровати и протянула к нему руки.