С лицом у этой дамочки творилось черт знает что: казалось бы, вся забинтованная, но гримаса была зверская, и глаз почти из орбит вылез, и прямо кипели в нем злющие слезы. Очевидно, она пребывала в ярости.
— Понятия не имею, о ком речь, — отчеканила Нина, но губы кривились в какой-то инфернальной, сардонической улыбке, — а теперь подите оба прочь. Ни слова больше не скажу.
Глава 7
— Левушка, пока мне все нравится, — одобрила жена, и Гурову показалось, что она как-то воровато откладывает свой собственный телефон. Никак записывает.
Однако «всем довольная» Мария — не настоящая, потому-то она продолжила:
— И все-таки покритикую. Вам, опытным сыщикам, сам бог велел отнестись к этим показаниям, скажем так, со скепсисом.
— Не без этого, — благодушно согласился муж, — а почему, позволь узнать?
— Полагаю, что на своем веку вы каких только историй не выслушали такого же плана. Иду в меланхолии из пивной, любуюсь луной, зашел в кустики — а там ба! Пистолет и ящик с гранатами. И кто это потерял?
— Не совсем в точку, но в целом да, подобное приходилось слышать, и не раз, — подтвердил Гуров, — «находили» пистолеты, автоматы, тротилы и пулемет «максим» с лентами — ну а что? Эхо войны. Откопали, вот несли как раз в полицию. Само собой, попахивает такая вот случайная находка обычным враньем. Но был еще один резон сомневаться в правдивости вдовы. Точнее, целый ряд резонов.
…Как только покинули больницу, уточнив предполагаемое время выписки больной Романовой — примерно дней через восемь-десять, — Станислав взял слово:
— При всей моей личной антипатии к этой отдельно взятой дамочке…
— …не видишь причин ей не верить? — завершил мысль Лев Иванович. — Нечто вроде этого я и сам хотел заметить. Человек в шоковом состоянии, более того — женщина, мать, ведет себя уверенно и спокойно.
— Да еще и негодует вполне искренне.
— А если предположить, что у нее просто нереальная психологическая устойчивость?
— Или то, что она ни при чем, — в свою очередь, закончил Станислав, — по мне, так справедлив именно этот вариант. Можно, конечно, вернуться попозже под формальным поводом уточнить кое-что, попробовать спровоцировать…
— Есть ли смысл? — спросил Гуров. — Будь это мужик, то провокации имели бы смысл, но женщина взорвалась бы сразу.
— Ты порядочный шовинист, — горько констатировал Крячко, — несмотря на свой богатый, пусть и специфический опыт, стало быть, не допускаешь и мысли о том, что женщина в состоянии впихнуть в телефон сто грамм тротила?
— Почему ж. В кино — пожалуй. Но в жизни дамочка, желающая избавиться от супруга… не берем привлечение третьих лиц… скорее нажарит ему сковородку картошки с бледной поганкой.
— Ну, или крысиного яду в водку. И все-таки нельзя исключать?..
— Нельзя, — согласился Лев Иванович, — потому-то мной оформлен запрос в картотеку, но уже не по поводу легендарного Лёли, а по поводу осязаемой, неоднократно виданной Нины Лайкиной, чтобы исключить то, что исключать нельзя.
— Ах, запрос, — протянул Станислав и уже открыл было рот для ответа, но тут у него завибрировал телефон; полковник, глянув на экран, довольно ухмыльнулся и ответил: — Слушаю вас внимательно.
Разговор, точнее монолог — ибо участие Крячко сводилось лишь к тому, чтобы вовремя издавать подбадривающе «угу», — продлился около десяти минут. После чего коллега с видом завзятого мага (или шпиона) предложил заехать «тут, неподалеку».
Лев Иванович, разумеется, не возражал: во всем, что касается обработки вспомогательных источников информации, на Станислава вполне можно положиться. Поскольку Крячко был за водителя, то вполне ожидаемо свернул с шоссе в Мокшанские горы. Попетляв немного вверх-вниз по холмам, припарковался во дворике пятиэтажки, в которой располагалась квартира Романовых и Зубкова. Вот его окна, на пятом этаже, ощетинившиеся антеннами, тарелками и проволоками.
— Приехали, Лева. Ты со мной? Или будешь сидеть тут, ожидать результатов из картотеки?
— У меня аллергия на бездействие, — съязвил Гуров, — пойдем уж, помогу тебе. Работа со свидетелем все-таки, дело деликатное…
Он не договорил и замолчал, поскольку к машине подошла незнакомая особа. Неопределенного возраста, худенькая, бледненькая, с короткой по-мальчишески стрижкой. На симпатичном носике не по сезону веснушки и неожиданно современные очки. При взгляде на нее приходило на ум слово «простенькая».
«Губы тонковаты, — заметил Лев Иванович, в силу особых обстоятельств искушенный в вопросах женской красоты, — наверняка сплетница. Держится скромно, но ощущается уверенность… учительница? Медик?»
Поздоровавшись с Крячко, пришелица сообщила:
— Станислав Васильевич, я как раз привела ее из поликлиники, мы дома.
Голос у нее негромкий, но ясный, отчетливый, с чистой дикцией, как-то сразу становилось ясно, что может она заставить себя слушать.
«Нет, скорее преподаватель».
— Спасибо, что позвонили. И она не против поговорить? — уточнил Крячко.
— Что вы, она будет только рада.
— Вы так считаете или?..
— Она сама сказала.
К немалому удивлению коллеги, Станислав перехватил тоненькую ручку и от души ее чмокнул: