Смерти смотрели в лицо

В начале октября начальник комбината «Сталин-уголь» Александр Федорович Засядько предложил некоторым сотрудникам, в том числе диспетчеру Прилуцкому, остаться на оккупированной территории для борь-бы с врагом. Записали фамилии, адреса, заверили, что к ним придут связные.

— Пока никто не объявлялся,— сказал Прилуцкий.— А вот гады-перебежчики орудуют. Прислали мне записку из немецкого... Как его? Бергютеост. На месте нашего комбината теперь. Приглашают на работу.

— Нет, Иван, идти не советую,— сказал Антон Иванович,— Нужно подождать связника. Держись пока меня.

Прилуцкий заверил, что выполнит любое поручение. Но его семья бедствовала, и на работу решила пойти Елена Парфентьевна. Ее приняли в столовую организации «Тодт», которая обосновалась возле механического завода. На его территории оккупанты закладывали прифронтовой склад боеприпасов и намечали проложить шоссейную дорогу в сторону Красноармейска. Из концлагеря, устроенного невдалеке от завода, немцы гоняли на строительство дороги советских военнопленных.

Каждый день Елена Парфентьевна видела издевательства фашистов над пленными. Особенно жестокой экзекуции подвергались истощенные, слабые бойцы. Кости, обтянутые кожей,— упадет такой и не может подняться. Подбегает конвоир и начинает бить палкой, пинать сапогами. Не встает на ноги — разряжает в него автомат.

Слабых помещали в отдельный барак. Им готовили баланду из прелых отрубей без всякой приправы. Мешает варево Елена Парфентьевна и слезами горькими обливается. Но помочь ничем не может. И вдруг поступил приказ сыпать в котел с баландой какой-то порошок. Она ужаснулась: не лекарство же решили давать обреченным, а какую-то отраву. Дежурный вручил ей пачку и сел невдалеке с винтовкой. Вытащил губную гармошку и начал наигрывать веселый мотивчик. У Прилуцкой потемнело в глазах — смерть в пакете затаена. Трясущимися руками высыпала в печь порошок, а мешочек ухитрилась взять с собою.

Домой она ходила через застанционный поселок. За бежала к Доронцовым, рассказала о порошке, пакет показала,

— Яд,— прочитав этикетку, проговорил Антон Иванович.— Чтобы скорее умирали... Надо сделать свой порошок. Из крахмала или соли и заменить немецкий.

Дома Прилупкая перетерла в порошок соль, насыпала в пустой пакет. Принесла с собой на работу. Яд спрятала, а потом сожгла. В котел высыпала перетертую соль.

Через неделю снова зашла к сестре. Похвалилась, что пока все обходится благополучно. Ядовитый порошок в котел не попадает.

— А ты отчаянная,— сказал довольный Антон Иванович.— Говорила — мышей боишься...

Утром Качанов рассказал Доронцову, как Мухамед-хан вывел из строя пассажирский паровоз. Поехал в Мариуполь с двумя пульманами угля да в Еленовке застрял. Инжектор, что качает воду в котел, испортил. Поднял высокое давление пара, и контрольные пробки полетели. Они залиты оловом. Пришлось огонь из топки выбрасывать. Паровоз потушили, пригнали на станцию Сталино, а пульманы с углем так и не попали в Мариуполь.

Локомотив Антона Ивановича стоял под парами, когда он увидел, как со стороны Ветки показался паровоз с двумя вагонами. Подъехал к депо и остановился. Из будки спустился Максимов и направился к Доронцову.

— Откуда? — спросил Антон Иванович.

— С Путиловки хлам тащу. Уже второй раз.

— Немец вмешивается?

— Больше куняет.

— А мой в каждую дырку лезет. Смола.

Подбежал помощник Максимова и передал приказание толкать вагоны в тупик. Машинист поставил и под разгрузку, а сам пошел в депо за новым назначением. Присел у печурки. Андрей Качанов отдает раз-личные распоряжения машинистам. Кто-то куда-то уходит, возвращается, полная видимость занятости. Ждет нового рейса и старый механик. Куда его направят, он не знает, как не знает и дежурный.

Максимов протянул к огню жилистые руки с большими мозолистыми ладонями. Набивал их и железной кочергой, когда был поддувальщиком — чистил топку,— и лопатой, когда работал помощником кочегара и кочегаром. А в двадцать восьмом году доверили машину. Тысячи километров намотал на колеса его локомотив, объездив все дороги, что сходились к станции Сталино от шахт и заводов.

— Там Доронцова тащат! — раздался резкий крик, отвлекая Максимова от воспоминаний.

В дверях депо появился мальчишка и скрылся. У Степана екнуло сердце: неужели Антона схватили? Он выскочил на улицу и увидел группу рабочих. Они стояли невдалеке от входа в депо и смотрели, как со стороны Авдеевки медленно приближались два локомотива. От сердца сразу отлегло.

Тащили паровоз Антона Ивановича, он был неисправен. С правой стороны разбит крейскопф и оторвано маятниковое дышло. Это все равно, что лишить человека ног. У него равномерно бьется сердце, нормальное дыхание, но вперед двинуться не может. Так и у локомотива: из котла пар поступает в двигатель, а крейскопф — устройство, передающее движение на колеса,— разбит, маятниковое дышло висит без движения — и машина за-стыла, вышла из строя. А нужно-то всего-навсего не смазать трущиеся части крейскопфа или бросить в них пол-горсти песка.