Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия

Переходить линию фронта было еще то удовольствие, несмотря на то что нам была дана для сопровождения группа разведчиков. После того как немецкий передовой пост был вырезан, у нас было не больше часа, чтобы добраться до своих окопов. Сначала мы осторожно ползли, и только потом, когда немецкие окопы остались далеко за спиной, был сделан стремительный бросок через нейтральную полосу. По-видимому, в какой-то момент фрицы что-то услышали, потому что неожиданно вразнобой ударили немецкие пулеметы, и мы попадали, вжимаясь всем телом в снег. Несколько минут фашисты стреляли и пускали ракеты, заливавшие все окружающее пространство мертвенно-белым светом, а потом снова наступила долгожданная тишина. Какое-то время выжидали, пока не последовала тихая команда старшего группы разведчиков: «Вперед!»

На передовой нас уже ждали. Камышев сразу ушел в сопровождении майора, начальника особого отдела дивизии, на пункт связи для доклада в Москву, а нас повели в теплое помещение. В качестве сопровождающих (или конвоиров) нам дали двух автоматчиков во главе с сержантом, которые всю дорогу косили на нас настороженными взглядами. Подойдя к бараку, солдаты пропустили нас вперед и только потом зашли сами и сели у двери, не выпуская из рук оружие. После нескольких дней, проведенных на морозе, стоило нам попасть в теплое помещение, как мы, скинув шапки и стянув перчатки, сразу обступили две раскаленные докрасна печки-буржуйки, протягивая руки к огню. Не знаю, как остальные, а я сейчас просто физически впитывали тепло своим телом. Так мы наслаждались, пока не бухнула дверь и в помещение не вошли два солдата с контейнерами и посудой. Почти выхватив миску и ложку из рук солдата, я с жадностью набросился за горячую еду. Ели, просили добавки и снова ели. Когда солдаты, забрав грязную посуду, ушли, мы сытые, разомлевшие и сонные, держались из последних сил в ожидании командира. Снова бухнула задубевшая дверь, и на пороге появился наш командир с младшим лейтенантом, который пришел забрать солдат. Только они ушли, как капитан улыбнулся и обрадовал нас:

– Все хорошо, парни! Нашу работу приняли. Теперь домой!

Мы нацелились на долгий путь домой, как вдруг командир порадовал нас сообщением о том, что с аэродрома, расположенного рядом с дивизией, через сутки в Москву улетает транспортник, на который нас согласились взять.

Москва нас встретила заснеженными улицами. Правда, было видно, что перед этим хорошо поработали дворники, и тротуары были по большей части свободными от снега. Даже если не приглядыватся, было видно, как изменился облик города. На улицах появилось больше народа, причем было много людей в гражданской одежде. Из витрин магазинов убрали мешки с песком, и больше нигде не было видно крест-накрест заколоченных дверей. Вместе с ними исчезли противотанковые ежи с улиц, а зенитки и пулеметы – из скверов.

– Парни, смотрите! – неожиданно воскликнул Леня Мартынов и стал тыкать пальцем в стекло.

– Что?! Где?! – сразу раздалось несколько голосов, но первым то, что хотел нам показать Мартынов, увидел Паша Швецов.

– Ребята, у него на плечах погоны, – с каким-то тихим восхищением в голосе произнес он.

– Здорово! Смотрите, они как серебряные! – по-детски обрадовался Федя Зябликов. – Ребята, а когда мы такие получим?!

– Получим! – убежденно заявил Швецов. – Может, даже завтра.

– Ребята, смотрите, вон кафе работает!

– Точно! Работает!

– Эй, я мороженого хочу! – неожиданно заявил Паша под общий хохот.

– А я пива! – заявил Леша Смоленский под новый взрыв смеха парней.

Младший лейтенант госбезопасности, встретивший нас на аэродроме и теперь сидевший рядом с водителем специального автобуса, на котором мы ехали, негромко, но внушительно сказал:

– Это все благодаря победе под Сталинградом, товарищи. Теперь погоним немца так, что побежит он до самого Берлина без остановки. В газете «Правда» так и сказано, что битва под Сталинградом стала переломным моментом в войне.

После этого заявления парни бросили смотреть в окна и переключились на обсуждение Сталинградской битвы.

Командир, Смоленский и Мирошниченко вышли, не доезжая части, на трамвайной остановке. Смоленский был коренной москвич и торопился обрадовать свою мать. Командир и Мирошниченко снимали квартиры. Все остальные, хоть уставшие, но довольные, в предвкушении долгожданного отпуска, отправились прямо по прибытии в баню, после чего – на ужин. Только вернулись в казарму, как все сразу окружили дневального, который стал выдавать нам письма от родных и близких. Не успел последний из нас получить свои письма, как Коробкин, хитро улыбнувшись, потряс в воздухе газетой, привлекая наше внимание. Убедившись, что мы смотрим на него, он развернул газету и стал громко читать указ о переаттестации и введении новых званий. Не дослушав, парни тут же забрали у него газету и, столпившись, стали сами читать. Когда каждый лично убедился, что он теперь старший лейтенант, их восторгу не было предела. Было в них столько детской радости, что на ум невольно пришло ироническое выражение из двадцать первого века: «Детский сад. Штаны на лямках».