Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия

– А через два дня, лежа с тобой в кровати, она стеснительно призналась, что ее мать смертельно больна и ей нужно лекарство или деньги, чтобы его купить. Ты поделился своим горем с товарищами по работе. Те долго вздыхали, а потом сказали, что надо помочь, и дали тебе это самое дефицитное лекарство. Ты говорил им, что заплатишь по частям, что будешь работать в три смены и тому подобное, а они в ответ говорили, что друзья должны выручать друг друга. Потом они тебя попросили о дружеской услуге. И тогда ты понял, что влип. Все правильно?

Тезка тяжело вздохнул и с убитым видом кивнул головой.

– Ты почему-то всегда все знаешь, Костя. Да. Почти все так и было, как ты сказал. Только это не мать, а ее младшая сестра. Но Катя действительно меня к ней водила, и девочка выглядела очень больной. Хотя… теперь, после твоих слов… Даже не знаю. Запутался совсем.

– Сколько тебе лет?

Услышав мой вопрос, он криво усмехнулся.

– Через три недели двадцать будет. Ты, наверное, хочешь этим сказать, что когда я выйду через десять лет из тюрьмы, то у меня впереди будет еще долгая жизнь?

– Нет. Другое. Тебе двадцать лет, а развели тебя как десятилетнего ребенка. Делай выводы, парень.

Он посмотрел на меня тоскливыми глазами, неожиданно встал, прошел в кабинет отца, а спустя минуту вышел оттуда с листом бумаги, который положил передо мной. Я пробежал текст глазами. Это было его заявление на имя военкома с просьбой отправить на фронт. Посмотрел на Костика.

– Это все?

– Ты считаешь, что я должен пойти в милицию?!

– Как каждый советский человек и комсомолец ты должен…

– Костя, брось! Я не знаю, как жить дальше, а ты тут еще издеваешься! – он бросил на меня сердитый взгляд, потом посмотрел на фужер с коньяком, минуту сидел, молчал, думая о чем-то, потом тихо сказал: – Я собирался написать письмо в милицию… но хотел его подкинуть дежурному, когда все решится с моей отправкой на фронт.

– Ты полный идиот, тезка.

Не знаю, что он захотел от меня услышать, но этих слов явно не ожидал и ошарашенно уставился на меня.

– Вижу, ты не понимаешь меня.

– Нет, – продолжал он растерянно смотреть на меня.

– Ваш склад, работая на военные госпитали, думаю, каким-то боком прилеплен к Министерству обороны, а сейчас идет война. Работают законы военного времени, а это значит, что за особо крупные хищения, да еще в составе банды, получить вышку или двадцатку лагерей можно без особых проблем. Понимаешь, к чему я клоню?

Побледневший Костик рывком схватил фужер с коньяком и опрокинул его в рот. Выпил как воду, даже не поморщился. Какое-то время переваривал мои слова, потом криво улыбнулся:

– Умеешь ты успокаивать людей, Звягинцев. Видишь, мне уже не страшно, так что говори дальше. Я тебя слушаю.

Несмотря на сжимавший его сердце страх, он держал себя в руках. Какое-то время я смотрел на красивого парня, любителя девушек и модных песен, и подумал, что в нем есть что-то от настоящего мужика. В разведку бы я с ним не пошел, но не всю жизнь мне воевать, надо когда-то и отдыхать культурно, и вот тогда придет время таких людей, как Костик.

– После того как тебе подпишут в отделе кадров заявление на увольнение, твоя жизнь копейки не будет стоить. Твои подельники просто зарежут тебя в каком-нибудь темном углу в тот же вечер.

– Ты думаешь? – спросил он дрогнувшим голосом, но по его виду можно было понять, что если подобные мысли его и посещали, то только вскользь. Сейчас он напоминал человека, который спокойно шел и вдруг в какой-то момент времени неожиданно осознал, что стоит на краю пропасти.

– Им тебя отпустить, значит, самим добровольно встать к стенке.

– Тогда я пойду в милицию! Прямо сейчас!

– Никогда не торопись, парень, когда у тебя есть время подумать. Для начала ты мне вот что скажи…

Двоих мужчин, которые вышли из проходной вслед за Костиком, а затем последовали за ним в отдалении, он мне показал днем раньше. Это были начальник караула и охранник, с которыми Костя работал. Вчера какое-то время я наблюдал за ними и пришел к выводу, что оба сидели за колючкой, но так как наколок у них на пальцах не было, можно было предположить, что отбывали они свой срок не по уголовным, а хозяйственным статьям. То, что они будут действовать нагло, грубо и не откладывая, предсказать было нетрудно, слишком неожиданной оказалась для них подача заявления на увольнение Кости Сафронова. Наглые и уверенные в себе, они до последнего считали, что этот молодой дурак плотно сидит у них на крючке, а тут на тебе… Такой неожиданный фортель выкинул!